Хирургическая месть

– В палате. Мы ей снотворное вкололи. Дорога ее совсем вымотала.

– 605? – уточнил Марцио.

– Да, но она уже спит, – недоуменно ответил кардиолог.

– Это хорошо. Я просто хочу посмотреть на ее состояние, – произнес Марцио и шагнул к палате 605.

Сердце почти остановилось, когда он взялся за ручку двери. Он застыл на несколько мгновений на глазах у изумленного кардиолога. Потом обернулся и посмотрел на коллегу, словно затравленный зверек. Затем распахнул дверь и вошел внутрь.

В палате царил полумрак. Одна койка была пустой, а на второй кто-то лежал, и шумное дыхание нарушало больничную тишину. Марцио на ватных ногах бесшумно начал приближаться к кровати. Лицо пациентки было повернуто чуть на бок к стене, и Марцио не мог издалека разглядеть его. По мере того, как он подходил к койке, сердце все медленнее билось в груди. У него почти пропало дыхание от напряжения, а ладони покрылись испариной.

Он остановился у кровати и воззрился на лицо женщины пристальным взглядом.

Надежда разбилась вдребезги.

Осколки больно впились в мозг. В груди начало что-то нещадно жечь, а дыхание стало частым, как после пробежки.

Она постарела. Ровно на двадцать лет. Морщины теперь испещряли ее старческое лицо. Нос и губы были синеватыми из-за плохого кровоснабжения тканей. Волосы стали почти белыми. Но даже при таких видоизменениях он узнал ее. Эта была именно та, которую он слишком сильно ненавидел, чтобы спасать ей жизнь.

Марцио попятился от больничной койки, будто увидел призрака. Это и был призрак из прошлого. Воспоминания всплывали в мозгу, проявлялись словно рентгеновские снимки, – и вот уже перед его взором встала та же самая женщина, но более молодая, с чистым дыханием, длинными светлыми волосами, собранными в хвост, худая, словно метла, в очках. Она презрительно смотрела на него, свысока, торжествующе, и перед всеми его позорила. Кадр за кадром, один унизительней другого, мелькали в его голове, мучительно терзали душу. Воспоминания были такими яркими, живыми, что он будто вернулся в свое прошлое и теперь, стоя в этой палате, переживал его заново.

Остановившись у двери, Марцио прижался к ней спиной. Он поднял дрожащую руку и провел по взмокшим волосам. Прошлое такой сильной волной накатило на него, что Марцио казалось, будто его оглушили. Он стоял, смотрел на своего шумно дышащего умирающего врага и теперь действительно не знал, как жить дальше. Спасать ту, которую он ненавидел всеми фибрами своей души, Марцио, казалось ему, не был способен. Он скорее перепутал бы «нарочно» что-нибудь во время хирургического вмешательства, чтобы ее сердце навсегда перестало биться. Но на другой чаше весов лежала клятва Гиппократа, которую он решил дать, между прочим, в какой-то степени по вине этой самой женщины! А еще на той же чаше весов рядом с клятвой лежала любовь… Любовь к ее дочери!

Поистине у судьбы было очень странное чувство юмора…

Глава 16

– Да, Марцио, слушаю тебя, что такое? – спросил Томмазо, завершая свой разговор по телефону.

– Я не буду оперировать синьору Гримальди, мать Арианны, – произнес Марцио без предисловий совершенно неэмоциональным тоном, словно сообщил, что не собирается брать с собой зонтик, когда обещают дождь.

Томмазо уставился на Марцио, как на инопланетянина. Потом, очевидно, предположил, что у него возникли неполадки со слухом.

– Что? Я не понял, – мотнул Томмазо головой.

– Я не буду оперировать синьору Гримальди, – повторил Марцио тем же тоном.

Удостоверившись, что нарушений слуха у него не произошло, Томмазо теперь уставился на Марцио, как на неожиданно сошедшего с ума. Он разглядывал своего подчиненного, задаваясь вопросом, не принял ли тот какие-нибудь лекарства по ошибке или не вдохнул чего-нибудь галлюциногенного случайно.

– Могу я полюбопытствовать, почему? – спросил Томмазо с опаской.

– По личным причинам, – последовал ответ.

Томмазо окончательно убедился, что у Марцио внезапно помутился рассудок.

– Ты в своем уме?! Ты травы что ли накурился? – осведомился Томмазо.

– Я проконсультирую Анджело, как провести операцию, если не смогу найти себе замену, – проигнорировал Марцио его вопрос.

– Марцио, ты что, рехнулся?! – наконец, пришел в себя Томмазо от шока. – Что значит «по личным причинам»?! Что ты такое говоришь?! – начал Томмазо сердиться.

– А что? Кардиохирург не может иметь личные причины, личную жизнь? – с сардонической усмешкой спросил Марцио, прекрасно понимая, что несет несусветную чушь.

– Естественно нет! – воскликнул Томмазо. – Медик должен спасать жизни людей, несмотря ни на что! Никакие личные причины не могут послужить помехой! – добавил Томмазо, до сих пор пораженно глядя на Марцио. Потом провел по лбу рукой, устало вздыхая, и, подперев подбородок, спросил: – Что случилось, Марцио? Ты что, поссорился с Арианной или что-то с ней не поделил? Или, может, у вас интрижка закрутилась, а теперь вы с ней поругались?

– Да ты с ума сошел?! – возмутился Марцио подобному предположению. Отказаться делать операцию из-за таких причин ему точно не пришло бы в голову.