Хирургическое вмешательство

Повинный в кошмаре доберман взвизгнул и в ужасе попятился, поджав не то что хвост, а и весь зад. Ворон каркнул с выражением крайнего неодобрения, снялся с плеча Алисы, хлопнул крыльями где-то под потолком и опустился на стол. Кошка, дремавшая у Ящера на коленях, раздраженно махнула хвостом, не удостоив сцену внимания.

— Это что такое? — сурово спросил Эрик у пса. Тот от испуга забыл, как должен себя вести, и только крутил башкой, переводя с одного человека на другого слишком ясный и внимчивый для собаки взгляд. Потом вспомнил собачьи обязанности, заскулил и горестно повалился кверху брюхом.

Алиса заливалась смехом.

— Они прелестные, Эрик, ну прелестные же! — сказала, всхлипывая. — И потрясающие. Когда только игрушка, это неинтересно, и голая программа — неинтересно, а когда одно с другим, и не так себе прилеплено, а… естественно… друг из друга выходит… ой, прости, какую-то я чушь несу…

— Неси, — разрешил тот, почесывая за ушами фыркающую кошку, — мне нравится.

— Я хотела сказать, — поправилась Ворона, искрящимся взглядом окидывая адский зверинец, — что они — не программы, а… художественные произведения. Ты прямо новое искусство изобрел.

Лаунхоффер пожал плечами и улыбнулся, глядя на нее с нескрываемым удовольствием.

— Ну что ты, что ты, — добродушно проворчала Алиса, глядя на впавшего в отчаяние добермана. — Иди ко мне, а? Не обижайся, я же ничего плохого…

Тот вмиг, изогнувшись, вскочил на лапы, в один прыжок оказался рядом с ней и потянул морду к тонким розовым пальцам. Ворона потрепала торчащие уши; хвост пса ходил туда-сюда с необыкновенной скоростью. Алиса рассеянно улыбнулась, а потом лицо ее переменилось внезапно, в глазах запрыгали огоньки: ей пришла какая-то мысль.

— Эрик, — озорно спросила она, наклонившись вперед, — а ты можешь сделать… для меня… дракончика?

— Я для тебя все могу, — ответил он чуть серьезнее, чем следовало бы здесь, в пересмешливом, ни к чему не обязывающем разговоре — и собеседница озадаченно заморгала, тряхнула волосами в немом вопросе. Точно зачарованная, она следила за тем, как Лаунхоффер нарочито медленно снимает часы, поддергивает рукав, открывая широкое запястье, поросшее сухим волосом, и с хрустом разминает пальцы. Одна из немногих, кто способен был увидеть происходящее, Ворона видела, и бесцветные глаза ее делались все шире и шире.

— А-ах!.. — восторженно, с замиранием сердца выдохнула она, когда Эрик, по-прежнему улыбаясь, резко отвел руку в сторону.

«А я бы не прочь побыть на месте собаки Ящера», — ернически подумал Даниль; потом ему пришло в голову, что Ящер, пожалуй, и сам не прочь сейчас побыть на месте своей собаки.

Потом он страшно смутился и испугался. Попадая куда-то через совмещение точек, физически невозможно предупредить о своем появлении, поначалу и Сергиевский, и Аня выходили с той стороны двери, намеренные честно стучать — но скоро Эрику Юрьевичу это надоело, и он велел аспирантам являться прямо в лабораторию, дабы не терять времени на глупые церемонии. Прежде Даниль никогда не заставал его врасплох, за чем-нибудь… настолько личным.

— Здрассте… — ошалело выдохнул он, не в силах решить — то ли переместиться за дверь, то ли сделать вид, что ничего особенного не случилось.

Ящер опустил руку на подлокотник кресла, перевел на Даниля горящий мрачным пламенем взор, и аспирант почувствовал себя ужином.

Пес Лаунхоффера осторожно убрал башку из-под вороньей руки, нырнул под стол и там сгинул как призрак, кошка последовала за ним, а ворон, захлопав крыльями, растворился где-то под потолком. Алиса Викторовна спрыгнула со стола, озираясь почти испуганно, и пролепетала:

— Здравствуй, Данечка.

«Надо же, — глупо подумал аспирант, — и когда цветы вырасти успели? А, да, это он для Вороны…» Цветы на стенах и потолке лаборатории медленно гасли, плети плюща растворялись, становясь тенями.

— Вот беда-то, — виновато покачала головой Воронецкая. — Пришла и забыла, зачем пришла, а ведь дело какое-то было… ладно, я тогда пойду, вспоминать буду.

Эрдманн, явившаяся следом за Сергиевским, конечно, увидела шлейф ауры, который Алиса забыла за собой стереть; лицо ее стало предельно спокойным и безразличным.

Шаман ждал Сергиевского на перроне.

Он был тихий, неприметный парень с мышиного цвета волосами и типично славянским, нерезко прочерченным лицом; где-нибудь в провинции таких нашлось бы двенадцать на дюжину, в столице — поменьше, но и здесь шаман выглядел обычнейшим из обычных. Ксе едва поднял на Даниля глаза, вновь уставился на собственные ботинки и сказал:

— Если вы не против, мы с вами до Волоколамска на электричке поедем. Там живут стфари.

Говорил он без спешки, и Даниль только задним числом понял, что перебил его, возразив:

— Мне не нужны стфари как таковые, мне нужна конкретная территория.

Ксе терпеливо кивнул.

— Мои знакомые, стфари, собираются ехать туда и готовы нас подвезти. На машине получится удобнее и быстрее.

— А, — сказал аспирант. — Конечно.