Насколько мощна сила истины?
Это был больше лозунг, чем вопрос. Это было все, что побуждало его. Конечно же, писатель не верил в Бога. Но сейчас, если бы он увидел Господа, то он поверил бы в Него. Он поверил бы в нечто, что он не мог видеть, но именно поэтому он и был здесь, не так ли? Чтобы увидеть?
Позади него, автобус исчез в темноте.
Впереди синим неоном пылал знак: ПЕРЕКРЕСТОК.
Я вижу это тоже. Один глоток помог бы мне думать.
А потом он услышал слово, или подумал, что услышал. Это был не его голос, не его собственные мысли. Он услышал
ПРОПИТАНИЕ.
Итак, сейчас он слышал голоса? Возможно, он пил слишком много. Или,
Из щелей деревянного пола выползла пыль, когда он шагнул внутрь и поставил свою сумку.
Да, здесь был настоящий «кусочек жизни»: бар — помойка. Эта затхлость, эти дешевые столы, мишени «Дартс», игровые автоматы — это общее
— Добро пожаловать в «Перекресток», незнакомец, — приветствовал жлобоватого вида бармен.
Это подтолкнуло писателя к размышлениям над аллегорическими возможностями названия бара. У бармена был пивной животик, размером с баскетбольный мяч и зубы, которые заставили бы дантиста рассмотреть другие варианты карьеры.
— Чем могу помочь? — спросил он.
— Алкоголь. Впечатлите меня своим миксологическими доблестями, сэр.
Только трое других персонажей украшали собой это «выразительное» пространство бара. Парень с печальным лицом, в белой рубашке, сидел рядом с невысокой, пышногрудой рыжей. Казалось, что они спорили. Чуть ближе сидела нереально жирная бабища с длинными, светлыми волосами, пила темное пиво и ела огромную пиццу. Ее вес заставлял ножки стула заметно гнуться.
— Могу я к Вам присоединиться?
Блондинка проглотила кусок и кивнула:
— Вы не здешний.
— Нет, — сказал писатель, и сел.
Тогда бармен хлопнул на стол «шот». Он был желтым.
— Наш фирменный, незнакомец, — тот выглядел как моча.
— Что
— Мы называем его «
Писатель поморщился:
— Это ведь не, э-э…
Бармен рассмеялся:
— Конечно нет! Это водка и Гальяно[11]
.Писатель понюхал.
— ОК, за… за что? О, да. За формализм![12]
— oн выпил.— Ну как?
— Неплохо. На самом деле, очень хорошо, — oн потянулся за бумажником.
— Э-э-э-э, незнакомец. Не нужно этого дерьма.
— Что?
Бармен закатил глаза:
— Это за счет заведения.
— Чего же ты ожидаешь в таком жлобском дерьмогороде, как этот? — спросила толстая блондинка, жуя. Ее груди были большими в буквальном смысле, как человеческие головы. — Разве что полное
— Я писатель, — сказал он. — Я езжу по всей стране. Мне нужно видеть разные вещи, разных людей. Мне нужно видеть жизнь в ее различных временных пластах.
— Ага,
— Я приезжаю в отдаленные города, как этот потому, что они пестрые. Они существуют отдельно от остального общества, господствующей тенденции страны. Города, как этот, более
— Не еби мне мозг! — парень в белой рубашке кричал на невысокую рыжеволосую девушку. — Ты спала с ПЯТЬЮ ДРУГИМИ ПАРНЯМИ на этой неделе? Гооооосподи БОООЖЕ!
Она рефлекторно всосала свой Tequila Moonrise,[14]
затем уточнила:— Извини. Не пять. Шесть. Я забыла про Крейга, — она улыбнулась. — Его прозвище — «Мистер Мясная Ракета».
— Гооооосподи БОООЖЕ! — взорвался «Белая Рубашка».
— Он должно быть влюблен в нее, — заметил писатель.
— Он не получает ее «киску», — сказала толстая блондинка.
Бармен полировал стакан.
— Что это, то что ты сказал? Ты
— Ну, это абстракция, конечно. То, что я имею в виду, я в поиске. Я ищу какой-то неуловимый, необычный знаменатель, чтобы увековечить свои эстетические идеологии. Для работы над художественной литературой, чтобы существовать в рамках любой инфраструктуры непоколебимого смысла, его периферии должны отражать определенные элементы истины. Я не имею в виду объективные истины. Я говорю об эфемерных вещах:
— Я никогда в жизни не слышал большего дерьма! — «Белая Рубашка» все еще орал на рыжую. — Те, другие парни не любят тебя! Я люблю тебя!
Рыжеволосая безразлично выводила каракули на салфетке.