Хищная книга

Если бы я рассказал вам о режиме, который вынуждает свой народ голодать, лишает законопослушное население сна, душевного равновесия, здравомыслия, всех прав человека и собственности; который навязывает подданным суровый и непостижимый социальный строй, соблазняет их иллюзией счастья, но наказывает всех, кто не сумел его достичь, жестокими пытками и даже доводит наименее способных до самоубийства; который осуществляет строжайший «надзор за мыслями», не дозволяя никакой свободы, никаких отклонений; который заставляет массы в часы бодрствования тревожиться за свое будущее, доводя их до нервного истощения, подталкивает граждан совершать у всех на глазах самые унизительные глупости, чтобы выставить их на посмешище; который требует, чтобы люди откровенно высказывали все наболевшее, все самое сокровенное в длинных, мучительных, терзающих душу письмах, написанных кровью сердца, а потом берет эти интимнейшие исповеди, хохочет над ними, разглашает их, с упоением повторяет их и рвет их на части, — если бы я рассказал вам о таком режиме, этой диктатуре, фашистском государстве, вы бы ни минуты не сомневались. Это тирания, сказали бы вы.

Нет, ответил бы я, это любовь.

Если бы любовь была естественной и все эти муки и издевательства были бы заложены в самой основе нашего бытия, то ее можно было бы счесть одним из тех прискорбных побочных эффектов существования, с которыми нужно просто примириться и терпеть их; ведь приходится же мопсам мириться с тем, что из-за довольно неестественной близкородственной селекции они теперь от природы страдают нескончаемым слизевыделением и навеки обречены испускать такие похабные звуки, что даже непонятно, из какого отверстия они раздаются.

Если бы любовь была естественной, ее тиранию следовало бы тоже признать естественной.

Всем тиранам необходимо такое признание, признание, будто бы иного просто не дано, ведь Природа — высшее начало, с ней не поспоришь. Если что-то естественно, то оно есть и будет, и не может быть изменено. Поэтому любовь, как и все тираны,

22 Все будет идеально

ОНИ СЛОВНО ПЛЫЛИ ПОД ВОДОЙ, СКОЛЬЗИЛИ ПО ДНУ, они бежали по стеклянным площадям и темным пустынным улочкам, разбивая ногами радужную пленку на поверхности луж и слыша лишь приглушенное эхо своих шагов. Фердинанд вел Миранду через тесный лабиринт истерзанных временем, крошащихся кирпичных стен, стараясь быстрее перебегать вздыбленные мостики и замедляясь в укрытых от дождя местах. Вдоль, вдоль и снова поворот, в крошечную подворотню, укрытую от дождя. Здесь, в сухом и темном проходе, где двоим не разминуться, Фердинанд взял Миранду за руку и быстро повел в дальний конец. Возможно, он рассчитывал, что растерянность и мрачная обстановка заставят Миранду прижаться к нему еще теснее. Увы, Миранда была слишком занята констатацией того факта, что даже в центре романской культуры подворотни все равно пахнут мочой. Они свернули еще куда-то, и Фердинанд, наконец, остановился. Он стянул накрывавший их с головой плащ, посмотрел на темный дверной проем и воскликнул:

— Вот скотина!

Струи дождя теперь попадали им в лицо.

— Что? — спросила Миранда. — Кто скотина?

— Ресторан. Он закрыт.

Миранда с сомнением глянула на безликую дверь.

— Внутри там замечательно, — стал уверять ее Фердинанд. — Укромный садик, увитый лозой, и рыбные блюда, за которые можно умереть.

— Для рыб-то погода подходящая. А насчет садика не уверена.

Фердинанд выглядел сконфуженным.

— Похоже, весь город закрылся по случаю дождя.

— Пойдем, должен же быть другой ресторан, — схватив Фердинанда за руку, Миранда снова пустилась в путь.

— Другой? — возражал Фердинанд. — Ты по пути сюда видела хоть что-нибудь открытое?

Но то была ночь Миранды, и она точно знала, что все получится. Все будет идеально.

* * *

— Знаешь, это по-своему прекрасно — заблудиться в незнакомом городе. Становишься гораздо внимательней к деталям. Дома и улицы. Всматриваешься в каждое здание, чтобы убедиться, что не ходишь кругами. Ты стараешься все впитывать, чтобы сохранить ориентировку, но все равно город потихоньку поглощает тебя.

— Будто впервые в жизни увидел снег. — Миранда помолчала и огляделась кругом. — Ты представляешь, куда мы, блин, забрели?

Фердинанд покрутил головой и всмотрелся в меню.

— Но зато я знаю, что здесь есть еда; по крайней мере, с голоду мы не умрем.

Пропитанное сигаретным дымом кафе с кружевными занавесочками, в котором они сидели, сильно отличалось от «Квиклиноуза». Туманный желтый свет заполнял все помещение, как и копоть застарелого дыма, висящего в воздухе, словно мглистые водоросли в аквариуме. Фердинанд был в непритворном замешательстве по поводу того, где именно они очутились; конечно, он мог бы справиться со своим приемником глобальной навигационной системы в наручных часах, но в данный момент он предавался хандре. Ему совсем не нравилось, что он так тщательно разработал план, а в итоге все равно приходится импровизировать. Как и положено всякому прирожденному англичанину, он улучил минутку, чтобы обругать погоду.