Хищная книга

— Ну, по счастливой случайности, у нас как раз есть в операционной окно на пару часов, и наш специалист по сосудистой хирургии сейчас здесь, так что пациент будет полностью упакован, забинтован и готов к выписке завтра в начале дня.

Мерсия снова надела наушники:

— Вы все еще на связи? Хорошо. Вы сказали, в четыре часа сорок минут? Из Хитроу? Отлично, мне, пожалуйста, два билета. Первым классом.

Когда Мерсия закончила разговор, она и доктор заботливо посмотрели на Флирта, у которого струйкой сочилась слюна. Мерсия погладила его по здоровой руке, той, которою он еще мог подписывать кредитные карточки.

— Все будет хорошо, — сказала она, — уже завтра все будет в порядке. И тогда мы отправимся на каникулы.

* * *

В смерти Миранды самое худшее было то, что в эту последнюю минуту жизни она себя видела. Ей никогда не нравилась собственная внешность, поэтому маячившее перед ней в темной воде канала ясное отражение умирающей Миранды казалось лишней издевкой в ее несчастье. Она смотрела, как ее лицо кружится все медленней и медленней, волосы уже свесились в воду. Это ее глаза выпучились, это ее пульсирующие вены вздулись синими змеями, это ее распухший язык вывалился изо рта. Вид был призрачный и завораживающий; анонсированный автобиографический фильм, который должен был мелькнуть перед глазами, так и не появился. Зато в том же самом отражении над ней нависало лицо Троцкого, увлеченного начатым процессом. В конце концов картинка стала расплываться — когда боль у Миранды в груди стала такой острой, что все тело уже казалось чужим. Взор застилала черная пелена, какой-то шар внутри готов был взорваться. Она уже ничего не видела. И внезапно все кончилось, в легкие пошел воздух, дыхание восстановилось, грудная клетка расширилась до предела. Вот оно, поняла Миранда, моя душа освободилась от тела. В голове была только одна мысль: «Боже, спасибо, что все позади». Не должен ли там быть свет в конце этого черного тоннеля? И тут она услышала голоса. Оба мужские, и один из них очень знакомый. Если это Бог и дьявол спорят из-за ее души, она не сможет точно сказать, кому принадлежит этот голос.

— И что за хренью ты тут занимаешься?

— Ну как же, она была твоя, но ты облажался. Поэтому она теперь моя.

— Облажался? Я облажался? Да кто тебе сказал, что я облажался?

— Да она подняла тут такую бучу со своим рассказом о том, как ее любовничек пытался ее убить!

— И что же, а вдруг это как раз часть плана! Ты кого-нибудь спросил? Ты мне доложил?

— Ну, не доложил. Но это теперь чисто теоретический вопрос, а ее в любом случае придется убрать, она слишком много знает. Если ты хочешь, чтобы я обещал не рассказывать, как ты облажался, бога ради, но у меня есть задание, так что не мешай мне.

— А ты меня сначала сделай.

К Миранде вернулось зрение. Иной мир выглядел смутно знакомым. Опять Венеция. Те же стены, тот же канал, в ее спину упираются те же руки, и никаких ангелов, спорящих из-за ее души, тут нет. Это Троцкий, и он спорит с высоким мужчиной, одетым в черное. Конечно, как же она могла забыть; мужчина «Баунти» всегда придет, чтобы спасти ее. Она лежала, расплываясь счастливой идиотической улыбкой, в своих грезах воображая, как мужчина «Баунти», послав Троцкого в нокаут, преподнесет ей фантастическую коробку шоколада.

Троцкий заскулил:

— У тебя была возможность, ты должен был убить ее тогда. А теперь дай настоящему мужчине показать тебе, как это делается.

— Ляпис, я твой начальник. Я приказываю это прекратить, иначе я с тобой разберусь. Помимо всего прочего, у тебя нет лицензии на убийство.

Нет. Это не мужчина «Баунти». Это Фердинанд, проклятый убийца Фердинанд.

— Итак, если кто-нибудь и убьет ее, это буду я.

Боже, он в сговоре с Троцким, все это было спланировано, и теперь они спорят, кому ее убивать. Миранда подумала, что должна бы удивиться, но поняла, что в своем изнеможении после пережитого удивляться уже не имеет сил. Лучшее, на что она была способна, — это истинно стоический вздох с легким налетом цинизма. Пока мужчины спорили, Миранда повернулась, чтобы посмотреть на них. Они находились в нескольких шагах от нее, и их спор становился жарким. Троцкий стоял спиной к ней, тогда как Фердинанд толкал Троцкого в грудь. Хотя ее руки все еще были связаны, Миранда рывком встала на колени, а затем, упираясь плечом в шершавую кирпичную стену; поднялась на ноги. Она следила за мужчинами, нервно поглядывая в просветы между мокрыми прядями свисающих на лицо волос. Не зная точно, видит ли ее Фердинанд, она все же прокралась, не мешая им спорить, вдоль стены до угла, а там побежала.