Хищная книга

Воспаленные, отчаявшиеся глаза Миранды метались, они плакали и умоляли, она яростно мотала головой, она вся извивалась, будто могла бы встать на ноги. Но Троцкий хладнокровно придавил ее коленом, и ее плечи снова склонились к воде. Глядя в воду, она видела над собой его отражение. Миранда рванулась, изо всех сил стараясь его сбросить. Но он оставался невозмутим; по-прежнему улыбаясь, достал из кармана пару каких-то деревянных палочек с поблескивающей между ними проволокой. Миранда смотрела на них, цепенея от медленно разбухающего в ней ужаса. Тело ее застыло окончательно, когда она представила себя обезглавленной. В ужасе этого мгновенья все мышцы Миранды разжались. Все проходы освободились, и она ощутила ужасный стыд, когда ее новые трусики наполнились горячей мерзкой субстанцией. Ей предстояло умереть в пропахшем мочой переулке где-то на задах Венеции, лежа на собственном дерьме, и мертвой быть скинутой в канал. Почему? И за что? Нипочему и за ядрену мать. Нет. Нет, это за любовь. За глупую мечту. Она презрела опасность, она шагнула в неизвестное, гонясь за иллюзией. Сукисукисуки. Хотя она и знала, что бессильна, она в последний раз забилась, и почувствовала на шее проволоку. Проволока начала резать шею, как раскаленная бритва. Дыхание сразу перехватило, живот напрягся, легкие готовы были взорваться. Через несколько мгновений ей останется только молить, пусть это кончится, пожалуйста, пусть это кончится. Приди, смерть.

Вертикаль страсти Теория заговора

Таким образом, мы сталкиваемся с еще одной группой парадоксов. Те самые решения, которые мы считаем нашими личными, индивидуальными, фактически оказываются коллективными решениями. Все мы их принимаем, и все мы, как правило, принимаем их одним и тем же образом.

Какое это имеет отношение к тирании любви? Именно любовь никогда не выглядит тиранией, потому что все мы закоснели в уверенности, будто бы она — дело очень «личное», специфическое Эффектная победа этого тирана — особенно в современной постгуманистической культуре, которая снова ставит в центр Личность, — объясняется его притворством, его настойчивой ложью о том, будто бы у него индивидуальный подход, будто бы он избрал только одного человека, и этим человеком оказались вы.

И вы стали влюбленным.

Влюбленный думает: это я, один только я страдаю и испытываю настоящие чувства. Все остальные, кто уверен, что влюблен, переносят свой роман легче, меньше мучаются. Меня же любовь избрала своим священномучеником. Я — особенный.

Но почему все мы так думаем? Когда речь заходит о наших чувствах, мы предпочитаем отделиться от массы, а не слиться с массами. Ваши чувства должны быть исключительно вашими. В конце концов, что, кого и как вы любите — одна из важнейших ваших характеристик, основа вашей самоидентификации. Но вы не один такой. Мы все чувствуем то же самое. Мы все — влюбленные. Возможно, это грустная истина, что у нас больше сходства, чем различий.

Нам так важно изучать и научиться облегчать страдания каждого индивидуума потому, что мы, коль скоро все мы — влюбленные, ведем себя в ответ на притеснения тирана не как личности, а как массы. В качестве влюбленных мы не одиноки, и мы не одиноки в качестве жертв системы, этого правления, господства любви. Если бы она вовлекла в свои сексуальные садомазохистские игры только одного раба, любовь была бы строгой госпожой. Однако любовь суть тирания, потому что подчиняет себе не одного, а всех нас поголовно, как бы мы при этом ни были уверены, будто бы действуем и противодействуем ей строго индивидуально, и ее власть над нами — личная мука каждого из нас. Любовь — самое замаскированное и коварное покушение на свободу воли, с каким только сталкивается человек. Но задумаемся о том, как все же мало мы об этом знаем. Задумаемся, как успешно она прячет себя, скрывает свое происхождение, свой истинный смысл Задумаемся о миллионах ее определений, среди которых ни одного правильного, но и ни одного неверного.

Мы должны признать ту истину, что, трудимся мы или бездельничаем, мы подвергаемся эксплуатации; страдаем ли мы или наслаждаемся, в своих любовных муках и в любовном экстазе все мы, влюбленные, остаемся подконтрольной, контролируемой, подневольной массой. Перефразируя Жана Жака Руссо, «человек рождается свободным, но повсюду он в оковах любви».