Миранда всмотрелась в блики, подсказывающие, где во тьме находятся его глаза; ждет ли он ответа?
— Перекрести меня, Миранда, я согрешил и очень об этом сожалею. — Голова его склонилась, и Миранда различила шапку его густых волос. Для него естественно каяться после убийства? — Я правда не знаю, как мне это объяснить, и куда мне теперь идти. Миранда. — Он помолчал. — Мне никогда не доводилось об этом задумываться, но ведь я, наверное, никогда и не встречал никого, похожего на тебя.
Почему он просто не убьет ее, не выстрелит через решетку, что ему мешает?
— Я понимаю, что все должно выглядеть очень запутанным, и ты, наверное, до сих пор в шоке. Я хотел бы, хотел бы просто дотронуться до тебя, сказать тебе, что все в порядке. — И еще, почти шепотом: — Но я знаю, что сейчас я последний человек в мире, кому можно это сделать.
Чертовски верно. После долгой тишины у Миранды нашлось немножко сил, чтобы сказать:
— Фердинанд, ты вставил мне в рот ствол пистолета.
— Знаю, знаю. Вот из-за чего все, посмотри, — он просунул что-то под решеткой. Миранда на секунду съежилась, думая, что это опять дуло пистолета. Но нет. Там было нечто более опасное. Там был я. — Я теперь понял, что ты никогда не знала, что все началось из-за этого.
— Моя библиотечная книга? — не веря, спросила Миранда. Не понимаю, почему ей так трудно было поверить, что книга может стоить того, чтобы из-за нее убивали. Миранда, правду вам сказать, любовь моя, уже стала мне немного надоедать.
— Это очень важная книга.
— Да? Так почему же ты не сказал? Я имею в виду, можешь забрать ее. Она твоя. Она никогда и не была моей, я ее выкрала.
— Знаю.
— Ладно, я рада, что с этим улажено. Ты возьмешь книгу и пойдешь своей дорогой, а я своей, и мы оба будем жить долго и сча…
— Миранда. — Она поразилась, что до сих пор чувствует эту до нутра пробирающую дрожь, когда он произносит ее имя таким густым и властным голосом. — Понимаешь, книга была просто катализатором, первопричиной.
— Нет, — сказала она, вдруг разозлившись, — нет, я не понимаю, это дерьмо какое-то, нет тут никаких причин, ничего, ничего тут нет, никакого смысла! — Она сердито затрясла головой. — Ты хочешь убить меня, Троцкий хочет убить меня, даже блоха ученая типа Барри из доставки хочет меня убить.
— Я попробую все объяснить.
— Ты уже попробовал, и что ты сделал? Ты подсунул мне дурацкую книжонку!
Очаровательно.
— Выслушай меня, Миранда, это все, о чем я прошу.
— Да какого хрена я должна тебя слушать? Чтобы ты мог застрелить меня с чистой совестью? «В конце концов, я ее все-таки предупредил».
— Миранда, я знаю, что ты на меня сердишься, но, пожалуйста, выслушай меня. Если, если ты не поверишь моим словам, обещаю тебе, что ты сможешь просто встать и уйти, я не буду тебя останавливать.
— И не застрелишь?
— И не застрелю.
— Разве я могу тебе верить? Ты сказал мне, что ты… — Миранда почувствовала в горле ком подступающих рыданий и тяжело сглотнула: — Ты сказал мне, что любишь меня.
Фердинанд продолжал тихо и спокойно:
— Знаю. Знаю. Все, о чем я тебя прошу, — выслушай меня. Но прежде всего должен тебя предупредить, что мой рассказ ставит под угрозу как мою жизнь, так и твою.
Это все слова. Тем не менее, рассудила Миранда, лучше, что они хотя бы чуть-чуть рискуют вместе, ведь это может означать, что, кто бы ее ни убил, Фердинанд ее не тронет.
— Прежде всего. Меня зовут… Меня зовут не Фердинанд. Я не бизнесмен из Сити, и я не живу в квартире, в которую мы заходили. Я… Ладно. Я гражданский служащий. Я работаю на военных. Миранда, в общем, я шпион.
Что бы его ни заставило.
— Эта «дурацкая книжонка» оказалась единственным уцелевшим экземпляром издания, которое мы считали полностью уничтоженным, ну, по соображениям национальной безопасности.
Подняв меня, Миранда взглянула на меня с новым интересом. С интересом, которого я определенно у нее не замечал, когда мы оставались с ней наедине.
— Уничтожали книги? — воскликнула она, не в силах сдержаться. — Это варварство.
— Миранда, это делали всегда, во все эпохи. То, что ты сейчас можешь прочесть, — весьма специфическая, тщательно отобранная диета. Книги уничтожали со времен Реформации. По крайней мере, в наши дни их не сжигают вместе с авторами.
— Этим ты и занимаешься, да? Сжигаешь книги.
— Нет-нет, необходимость в этом почти отпала, теперь, после пятидесятых годов, после Заговора.
— Заговора.