Хищник

        Ее губы дрожали, руки прижались к стеклу, видя, как слезы падают с неба и скатываются по стенам в поражении, и почувствовала, как одна из них выскользнула из уголка глаза.

        И почувствовал его в комнате.

        Ей следовало повернуться и встать. Она знала, что определенно не должна отдавать ему свою долю, не должна оставлять себя уязвимой. Но в тот момент она не могла заставить себя убрать глаза с поля зрения и руки от стекла. Она не могла заставить себя напрячься. Она чувствовала себя уставшей. Измученная глубже ее костей.

        И тот факт, что он сказал ей, что она не пострадает, говорит о том, что она не пострадает. Она видела в своей жизни достаточно лжецов, чтобы узнать человека, который не был им. Он не скрывал своей ненависти к ней, и, наоборот, именно это говорило ей, что в данный момент она может поверить его слову.

        Так что она не напрягалась, не оборачивалась, просто ждала, когда он уйдет. Когда он смотрел на нее, ее шея покалывала, и она почувствовала, как он двигается. Она не знала, откуда она это узнала. Он абсолютно не издавал ни звука, его ноги совершенно бесшумно стояли на полу. Но она знала, что он двинулся.

        Она сидела в тишине и видела его ступни периферией. Она не подняла глаз. Он не смотрел вниз. Молчание продолжалось.

        Морана не сводила глаз с капель дождя, ее сердце бешено колотилось, когда он скрестил ноги и сел в футе от нее, глядя наружу.

        Морана взглянула на него краем глаза, увидев, что его расстегнутая рубашка дразнит полосу плоти, которую она видела ранее, его вес лежал на его ладонях, покоящихся на полу, когда он опирался на них.

        Она увидела небольшой шрам и почувствовала боль в сердце. Она никогда не думала о том, что случилось с мужчинами в их мире, несмотря на всю несправедливость, которая происходила с женщинами. Она знала, что сила и

выживание являлась двумя конечными точками, но никогда не задавалась вопросом, какова цена этого.

        Были ли шрамы на нем нормой или аномалией, каким был он? Являлись ли они ценой этой аномалии семье, которая ценит кровь?Сколько было нанесено врагами? Сколько из них

попало в руки семьи? Было ли это ценой того, что он пришел туда, где он был в их мире? Какие потери это нанесли мужчинам? Не поэтому ли

большинство из них такие отстраненные? Потому что это стало единственным способом справиться с болью? Это то, что случилось с ее отцом? Был ли он отстранен, потому что именно так он справлялся всю свою жизнь, ради сохранения

своей власти?

        Вопросы оставались в ее голове, наряду с воспоминаниями о порезах, которые она видела на теле человека рядом с ней. Она могла ненавидеть его, но уважала силу. И его тело, как она поняла, было больше, чем оружием. Это храм силы. Это хранитель сказок — рассказов о его выживании, о вещах, которые она даже не могла понять в этом уродливом, некрасивом мире.

        Морана подумала об Амаре, о пытках, которым она сопротивлялась и выживала в течение нескольких дней от рук врагов, и поняла, насколько ей по-настоящему повезло в сравнении с ней. Ее никогда не похищали, никогда не пытали,

никогда не насиловали, как многих других женщины в их мире. И она задавалась вопросом, почему. Это из-за ее отца? Или по какой-то другой причине?

        — Моя сестра любила дождь.

        Тихо произнесенные слова в этом хриплом, резком голосе виски и греха прорвались сквозь ее мысли.

        А затем слова проникли в нее, ошеломляя ее. Не только потому, что он поделился с ней чем-то в высшей степени личным, но и из-за глубокой, глубокой любви, которую она слышала в его тоне.

        Она не думала, что он способен на любовь, которую она слышала в его голосе, ни к кому. И это ее ошеломило. Морана не повернулась, чтобы взглянуть на него, даже не посмотрела на него, как и он на нее, но ее руки прижались к стеклу, удивление охватило ее от его слов, даже если это смутило ее.

        Она сглотнула, ее сердце сильнее забилось.

        — Я не знала, что у тебя есть сестра, — сказала она тем же мягким тоном, не отводя взгляда.

        Тишина.

        — Я больше не знаю этого.

        И ровный тон вернулся. Но Морана этому не поверила. Она слышала это тепло, слышала любовь. Даже он не мог так быстро вернуться в этот отстраненный режим. Но по какой-то причине она его не называла.

        Они сидели в полной темноте, глядя на небо, город и море, смотря на быстрые капли, падающие синхронно с сердцебиением, тишина между ними не была густой, но и не хрупкой. Просто тишина. Она не знала, что с этим делать.

        Ее рот открылся прежде, чем она смогла об этом подумать.

        — Моя мама любила дождь.

        Пауза.

        — Я думал, у тебя есть мать.

        Знакомый узел перехватил ее горло.

        — Я тоже больше не знаю этого.

        Она почувствовала, как он взглянул на нее, и повернула голову, ее глаза встретились с глубоким, глубоким синим. Что-то темное снова мелькнуло в его глазах, и он перевёл взгляд в сторону.

        Морана сглотнула.

        — Почему ты хотел, чтобы я осталась здесь?

        Он сидел там, не напрягаясь, не глядя на нее, его взгляд смотрел наружу. Тишина.

        — Данте был прав. Я могла бы быть там в безопасности и в комфорте, — тихо сказала она ему.