Хищник

Да как он смеет?

Как он смеет, черт подери?

У Мораны закипела кровь.

– Попробуй, – съязвила она, скривив губы в ухмылке. – Если подумаешь привести доктора, чтобы она применила ко мне силу, я застрелю и ее, и любого, кто ко мне приблизится.

– Я дал тебе слишком много независимости, – процедил отец, метая молнии взглядом. – Слишком много. Пора положить этому конец.

– Попробуешь посадить меня под замок, – Морана стиснула зубы и понизила голос, смотря на человека, который ее породил, – и я солью твое досье прямо в ФБР, и подам им тебя, как кусок мяса.

Отец сжал челюсти.

– О, я в таком случае тоже умру, но заберу тебя с собой, – продолжила Морана, не беспокоясь о собственной смерти. – Не лезь в мои дела, иначе я начну лезть в твои. И тебе это не понравится, папочка.

Ехидный акцент на последнем слове не мог остаться незамеченным. И угроза, повисшая в воздухе, тоже не могла остаться незамеченной. И неподдельная черная ярость в глазах отца тоже не могла остаться таковой.

– Ты должна была умереть, – выпалил он, и его слова, будто пули, пронзили ее грудь.

Что? О чем это он? Но спросить она не могла.

Морана собралась уйти, но он крепко схватил ее за руку и развернул кругом.

– Я не закончил!

От резкого движения Морана покачнулась на каблуках. В мгновение ока правая лодыжка подвернулась, а левая потеряла равновесие на краю лестницы, и все тело наклонилось назад. Внезапно ее настигло дежавю, напоминая о том моменте, когда она полетела с лестницы в пентхаусе Тристана Кейна, а он схватил ее за шею и не дал упасть. Отец сжимал ее руку, а Морана пыталась усмирить бешеное биение сердца.

Все произошло за долю секунды.

И за эту долю секунды Морана прочувствовала разительное отличие между ее отцом и Тристаном Кейном.

Отец отпустил ее руку.

Намеренно.

Она полетела назад, вытаращив глаза.

Прямо с лестницы.

Вниз, и вниз, и вниз, пока не осталось ступенек.

Все закончилось за считаные мгновения.

Все закончилось, пока она не успела даже осознать, как началось.

А потом нагрянуло.

Каждую кость в теле пронзила боль. Каждый сустав. Каждую мышцу.

Морана лежала на холодном мраморном полу, таком же холодном, как и сам дом, как и человек, стоявший на вершине лестницы с причудливой гримасой раскаяния и равнодушия на лице. Она не знала, что болело сильнее: ее тело или сердце от разбитых ожиданий, усеявших пол рядом с ней. Но в этот миг страшнейшего предательства, в миг, когда она наконец-то отпустила образ маленькой девочки, за который так отчаянно держалась, Морана поняла, что все это к лучшему. Потому что теперь надежды нет. Больше нет.

Медленно садясь, Морана сдержала крик боли, когда запротестовали ребра, сняла туфли и отбросила их в сторону.

Подняла с пола сумочку, стараясь не делать резких движений, и встала на дрожащих ногах. Прикусив губу, она постаралась прогнать боль. Без единого слова, без единого взгляда Морана вернула себе свое достоинство и шагнула к двери.

Жгучие щупальца боли прошлись по ногам и спине. Тело заставляло ее прочувствовать каждую ступеньку, по которой она пролетела. Боль между ног, которая была самым ярким моментом этого вечера, померкла на фоне других болезненных ощущений.

Побитая, вся в синяках, Морана вышла из дома босиком, держа спину прямо и ни на кого не обращая внимания. Напряженное тело молило ее расслабиться и немного передохну́ть.

Она не стала.

Морана глотала стоны и позволяла коже расцвести синим цветом. На руках, ногах и спине выступили кровоточащие ссадины, гравий подъездной дорожки резал кожу на ступнях. Но она продолжала идти к машине, своему единственному другу в мире боли, и достала из сумочки ключи, благодаря небеса за то, что всегда брала их с собой.

Морана села в машину, бросив сумку и телефон на пассажирское сиденье. Движение отдалось болью в каждой косточке ее тела, а мышцы, о существовании которых она даже не знала, пронзила агония.

Но она стиснула челюсти, не позволяя себе проронить ни звука, а глаза наполнились слезами, которые потекли по щекам, обжигая кожу там, где ее рассек мрамор.

Она выехала с аллеи, даже не удостоив проклятый дом взглядом, и отправилась в путь в глубокой ночи. Луна заливала светом дорогу, где по обочинам ровными рядами выстроились деревья. Морана ехала и ехала прочь, а слезы текли рекой.

Из горла вырвалось рыдание, а за ним еще одно, и еще, и еще, пока они не слились в неконтролируемый громкий плач в тихом салоне машины, смешиваясь со знакомым урчанием двигателя.

Морана ехала бездумно, пытаясь сдержать поток мыслей, но все внутри нее ломалось с каждым всхлипом. Она не знала, куда идти. У нее не было ни друзей, ни людей, которым она была небезразлична, ни места, куда она могла при необходимости отправиться. Она могла поехать в отель, но из-за потрепанной одежды и покрытой синяками кожи в дело могла вмешаться полиция, а она не могла этого допустить. Ей нельзя ехать ни в какое людное место. Даже в больницу.

Никто не выехал вслед за ней. Да и с чего бы? Ее столкнул отец. А если бы она сломала шею? Если бы умерла? Неужели она настолько не важна для него?