«
«Ох, черт!» – Грета уже сидела за инструментом и играла. Интерпретировала она, правда, не Чайковского, а Рахманинова, но догнавшее ее воспоминание заставило насторожиться. Безупречное чутье хищника никогда не подводило, и, видно, неспроста вспомнилась именно коварная Жозефина. Темно-зеленые, глубокие, словно в омут заглядываешь, глаза… Грета подняла опущенные веки, и их взгляды встретились. Не Жозефа… Не темная зелень… Другая женщина. Другие глаза. Серые, завораживающие своей глубиной, в которой клубится туман неопределенности…
«
Дарья Дмитриевна Телегина
Она и сама не помнила, как встала из-за стола, как прошла через зал и как оказалась рядом с роялем. Не помнила, нет. Не знала, зачем. Не отдавала себе отчета. Грезила наяву. Блажила
– Дарья Дмитриевна! – голос Кирилла долетал словно бы издалека, звучал глухо, и звуки речи сливались в неразборчивое бормотание. – Дарья Дмитриевна!
Кажется, он встревожен, и, возможно, не без основания, но Дарья все еще не могла прийти в себя. Она слушала музыку, ощущая ее одновременно кончиками пальцев, и смотрела на женщину напротив. Наверняка та высока ростом. Дарья без опасений побилась бы об заклад, что пианистка не уступит в росте большинству высоких мужчин. Высока, стройна, можно сказать, изящна. Тонка костью и чертами своеобычного удлиненного лица. Пожалуй, красива. То есть красива без сомнений, но на свой особый лад. Высокие скулы, замечательный рисунок узкого носа и резкий очерк нижней челюсти. Большие синие глаза, казавшиеся сейчас черными, словно врата бездны. Темные, цвета воронова крыла вьющиеся волосы, заплетенные в косу и уложенные короной вокруг головы, открывая жадным взглядам мужчин длинную белую шею, по-настоящему лебединую, если знать, о чем идет речь.
«Красавица!»
– Дарья Дмитриевна! – еще настойчивее, чем прежде, позвал Кирилл и взял ее за руку. – Даша!
– Да? – рассеянно обернулась она. – Что? – очнулась Дарья от «зачарованного сна».
А музыка, глядите-ка, уже закончилась. И красавица-пианистка, оказавшаяся и в самом деле высокой и грациозной, встала из-за рояля и улыбнулась Дарье.
– Вам понравилось? – А голос у нее оказался под стать внешности, высокий, но с хрипотцой и особыми обертонами, намекавшими скорее на альт или даже виолончель, чем на скрипку. Мрачность исчезла с лица женщины, и теперь оно выглядело почти нормальным, хотя Дарья и не взялась бы объяснить, что именно заставило ее употребить слово
– Вам понравилось?
– Да, очень! – вернула улыбку Дарья. – Вы великолепная пианистка! Мне кажется, я лишь раз в жизни слышала нечто подобное.
– Когда-то давно? – в улыбке пианистки возникло нечто, намекающее на оскал охотящегося зверя. – В далекой стране?
– Да, – почти непроизвольно подтвердила Дарья. – Далеко. Давно.
– Счастливица! Что он играл?
«Он? Откуда она знает, что это был мужчина?»
– Листа, мне кажется.
– Лист замечательно подходит для интерпретаций, – кивнула женщина, словно бы соглашаясь с мнением собеседницы. – Он полон глубины, внутренне сложен и непрост технически. Хороший выбор!
– Не знаю, право! – опешила от такого напора Дарья.