Хищник. Том 1. Воин без имени

Он соскреб с черного камня довольно большое количество зеленого мха, велел мне вынуть из воды руку — кровь почти совсем перестала сочиться, — приложил мох к ране и забинтовал мне руку полоской ткани, оторванной от подола своей туники. Он ослабил, а затем снова затянул пояс вокруг моего предплечья.

Я спросил тонким голоском, потому что настой молочая склеил мне рот:

— Ты что, специально бродишь по лесам, чтобы оказывать помощь несчастным путникам?

— Ну, во всяком случае, я могу спасти тех, кого укусила гадюка. Говоришь, несчастным путникам? Ну, на простого крестьянина ты явно не похож, поскольку у тебя римские доспехи. Слушай, Торн, а ты случайно не дезертировал из какого-нибудь конного turma?

— Ni, ni allis! — возмущенно воскликнул я, но затем не выдержал и рассмеялся. — Представь, я то же самое подумал о тебе.

Тиуда рассмеялся в ответ и покачал головой:

— Ты первым расскажи о себе, Торн. Пока еще можешь связно говорить.

Я по-прежнему не исключал возможности, что этот человек мог оказаться шпионом или лазутчиком, но рассудил, что вряд ли он решил спасти меня для того, чтобы потом отрубить руки. Поэтому я честно рассказал ему, как я некоторое время тому назад недолго сражался против гуннов вместе с римским легионом Клавдия и как меня наградили за службу Велоксом и оружием. Затем я с гордостью сообщил Тиуде, что недавно заработал довольно много денег, занимаясь торговлей мехами, и теперь путешествую только для удовольствия, а в заключение снисходительно добавил:

— Разумеется, я буду рад вознаградить тебя за помощь, Тиуда, так же как я заплатил бы настоящему лекарю.

— Акх, да ты никак один из этих великодушных богатеев? — Он одарил меня тяжелым взглядом и произнес еще более снисходительным тоном, чем я: — Послушай меня, Торн, ты слишком самонадеян. Я — острогот. А остроготы не просят ни у кого ни платы, ни благодарности за свои добрые дела, точно так же, как и не нуждаются ни в чьем прощении за свои прегрешения.

Полный раскаяния, я сказал:

— Это мне надо просить прощения, Тиуда. Я сморозил основательную глупость. И как это я не догадался, я ведь сам по происхождению гот. — Мне пришлось добавить в свое оправдание: — Я слышал, как говорят другие готы, но твоя речь отличается от их выговора.

Он снова рассмеялся.

— Nai[156] — я имею в виду, да. Ты прав. Я пытаюсь избавиться от своего греческого акцента. Я слишком долго прожил на востоке и только недавно вернулся к собственному народу. Только недавно, но, увы, слишком поздно.

— Я не понимаю.

— Я спешил сюда, чтобы присоединиться к моим людям в битве против омерзительных скиров. Но битва закончилась, прежде чем я смог им помочь. Это было сражение на реке Болия, одном из притоков Данувия. Увы, я прибыл слишком поздно.

Тиуда выглядел подавленным, поэтому я совершенно искренне сказал:

— Мне жаль, что твоих людей разбили.

— Oukh[157] — я имею в виду, нет! Ничего подобного! Как тебе такое только в голову пришло? — сурово вопросил он, но тут же снова рассмеялся. Очевидно, мой новый товарищ был очень смешливым юношей — по крайней мере, когда я не имел глупости провоцировать его. — Мои люди просто не нуждались во мне, битву выиграли без меня, только из-за этого я и опечален. Да они в пух и прах разбили скиров! Многих уничтожили, а оставшихся в живых вынудили бежать далеко на запад.

— Полагаю, что видел некоторых из отступавших.

— И вряд ли их было много, — с удовлетворением произнес Тиуда и с гордостью добавил: — Я слышал, что именно мой отец убил их презренного короля Эдику.

— Я рад, что кто-то это сделал, — сказал я, припомнив Безрукого и его односельчан.

— Акх, да, но теперь еще нужно разгромить сарматского короля Бабая, таким образом, у меня еще будет возможность окропить кровью свой меч. Однако сейчас, после того, что произошло с их союзниками скирами, сарматы станут осторожными и скрытными. Поэтому я решил, пока наступило временное затишье, посетить город Виндобону. Я родился неподалеку от него и многие годы не видел своей родины.

— Правда? Я тоже собираюсь… — начал было я, но не договорил из-за подкатившей тошноты. — Я имею в виду… соберусь… когда буду чувствовать себя лучше… — После этого я уже больше ничего не мог сказать, так мне стало худо.

— Ступай к ручью, наклонись над водой и сунь два пальца в рот, — бодро сказал Тиуда. — И приготовься к тому, что некоторое время тебе будет очень плохо. Позволь мне только ослабить и снова затянуть пояс. После этого я разведу огонь и расстелю наши шкуры для сна.

Тиуда продолжил что-то оживленно болтать, пока занимался этой рутинной работой, но я не помню, что он говорил. Точно так же я не слишком много помню о следующем периоде своей болезни, хотя, как позже рассказывал мне Тиуда, страдания мои продолжались почти трое суток. В то время, сказал он, я часто жаловался, что у меня в глазах все двоится, включая и его, а иной раз я говорил так путано, что ничего невозможно было понять.