За то время, что я жил у вдовы, я постепенно перетаскал в лачугу все свои женские наряды и безделушки, все, разумеется, гораздо лучшего качества, чем те, которые были на мне, когда я впервые пришел сюда. При этом всякий раз притворялся, что они были новыми — покупками, которые я позволил себе на честно заработанные деньги. Итак, собираясь вечером в пятницу на вакханалию, я так же застенчиво, как и всякая молоденькая женщина, которой предстоит пойти в незнакомое общество, сказал Денгле:
— Полагаю, в честь столь торжественного случая мне следует надеть свой самый лучший наряд.
— Как хочешь, — беззаботно ответила вдова. — Это не имеет значения. Ты все снимешь с себя еще до окончания ночи.
— Что? — спросил я, слегка встревожившись.
— Eheu, нечего изображать тут возмущение. Почему это девчонки твоего круга всегда такие стыдливые и скромные, когда они идут куда-нибудь, кроме улицы?
— Я уже говорила тебе, гая Денгла, я не шлюха.
— А я говорила тебе, что тебе нет нужды что-то изображать из себя. Уж меня-то не проведешь! Мне великолепно известно, что, работая у скорняка, нельзя купить такие прекрасные наряды, как твои. Но даже если ты украла эти вещи, мне нет дела, поскольку они были украдены не у меня. Ну и что, я сама не раз занималась воровством. В любом случае никто не заставит тебя насильно снимать одежду во время ритуала, хотя это будет выглядеть весьма вызывающе и грубо, если ты не разденешься, когда все остальные сделают это. Однако если ты подчиняешься римскому обычаю, то можешь оставить на себе один предмет одежды. Еще тебе нет нужды… хм… участвовать в ритуале, если ты не захочешь. Многие из самых ярых наших почитателей посещают храм только для того, чтобы смотреть, и, кажется, им удается достичь чрезвычайно высокой степени hysterik`a z^elos, ничего не делая, а всего лишь наблюдая. А теперь, если ты собираешься переодеться, Веледа, иди и переоденься. Нам скоро надо будет выходить. Мелбай уже ушла, чтобы облачиться в свое одеяние жрицы. Я заберу близнецов, мы с тобой крепко возьмем их за руки, чтобы мальчишки не сбежали. Эти маленькие болваны так напуганы, словно их собираются отвести в логово к волкам.
В самом деле, подумал я, латинское слово lupa и впрямь означает «волчица», но также еще и служит — хотя это настоящее оскорбление для волков — для того, чтобы именовать им непристойную женщину, блудницу. В любом случае, похоже, у братьев есть причина бояться.
Я быстренько переоделся в лучшее платье и лучший плащ — и в последнюю очередь надел свое лучшее женское украшение, бронзовый нагрудник, который приобрел в Хальштате, — после чего послушно взял за руку одного из мальчиков и мы вчетвером прошествовали в святилище Бахуса.
Внутри храм был, как и сказала Денгла, тускло освещен: на каждой стене просторной комнаты с высоким потолком прикреплено по одному факелу. Но мне было достаточно света, чтобы разглядеть внутреннее убранство, которое в основном состояло из мягких кушеток: их, расставленных в беспорядке на открытом пространстве в центре мозаичного пола, оказалось примерно два десятка. Среди кушеток были установлены высокие вазы с ирисами, ромашками и примулами — белыми цветами, которые были видны в полумраке. Еще там стояли в беспорядке маленькие сосуды с чадящими сосновыми шишками, и я вспомнил, как однажды старый Вайрд сказал, что этот смолистый запах «заставляет kunte загораться так же сильно, как и ладан». В комнате, там, где я ожидал увидеть алтарь или ambo, возвышался только огромный мраморный стол. Такой стол мог бы послужить украшением чрезвычайно изысканной таверны, потому что на нем стояли пирамида из десятка бочонков с вином — опрокинутых набок и с заткнутыми пробками отверстиями, готовыми к тому, чтобы из них полилось вино, — а также строй кубков и чаш и многочисленные подносы, полные разноцветного винограда.
— Откуда же взялся весь этот виноград? — спросил я, когда мы с Денглой и мальчиками уселись на кушетку. — Ведь еще даже не наступило лето.
— Ты правда не знаешь? Если виноград закопать в мешке с редиской, он остается свежим и сладким в течение долгих месяцев. А нам, разумеется, нужен виноград в течение всего года, ведь Вакх — бог виноделия.
Группа женщин, сидевших на ближайшей к столу кушетке, стала наигрывать приятную мелодию. Когда мои глаза привыкли к тусклому освещению, я разглядел, что одна из них дергала струны лиры, другая трясла sistrum[198]
, а третья легко ударяла по лежавшему на коленях барабану, еще одна тихонько дула в свирель, а пятая играла на флейте в виде луковицы. Все пять женщин были обнажены.