Хищник. Том 1. Воин без имени

Однако, когда мы с близнецами в соответствии с правилами разделись и снова уселись — каждый мальчик сел, прикрыв сложенными ковшиком руками свои половые органы, — я обнаружил, что больше никто на нас не смотрит. Взгляды всех присутствующих были прикованы к передней части комнаты, где теперь происходило ритуальное жертвоприношение, какого я еще ни разу в жизни не видел. Денгла и многочисленные обнаженные женщины прекратили свои пляски и как безумные набросились на привязанных козлят.

Все женщины — при этом они не переставая орали: «Io Bacche! Euoi Bacche!» — хватались и цеплялись друг за друга, чтобы добраться до козлят, каждой хотелось заполучить своего. Если женщине это удавалось (а среди счастливиц оказалась и Денгла), она добиралась до половых органов маленького козленка и при помощи ногтей, напоминающих когти, разрывала ему кожу на животе, а затем погружала свое лицо внутрь, чтобы отрывать и грызть плоть зубами. Там, где две или три женщины вынуждены были делить козленка между собой, они рвали или кусали его конечности, чтобы оторвать их. Несчастные животные вопили пронзительней, чем женщины, и прекращали пронзительно кричать только тогда, когда им откручивали головы.

Когда наконец все четырнадцать козлят были полностью разорваны на части, жрицы собрали те куски, которые женщины-палачи еще не пожрали, и разбросали их по комнате. Некоторые танцоры продолжали безумные пляски во время этой кровавой бойни, даже если в них попадали брошенное ребро козленка, его глаз или клубок кишок. Большинство танцоров, однако, перестали танцевать в ожидании дара, и все те, кто не принимал участия в плясках, вскочили со своих кушеток и присоединились к толпе.

Теперь вся эта масса людей толкалась локтями, боролась и дралась, чтобы заполучить кусок мяса — даже что-то непонятное, на что уже наступали ногами, или что-либо, что можно было опознать как отвратительный козлиный pizzle и в блаженном состоянии съесть его сырым. Большинство затем бросилось к бочонкам, чтобы запить его вином. Близнецы издавали какие-то булькающие звуки, поэтому я посмотрел на них. Бедные дети склонились, в тщетных попытках удержать рвоту, но все-таки добавили ее к луже разлитого вина, которая теперь добралась до нашей кушетки.

Если повсеместная нагота, музыка, пение и пляски не вызвали полового возбуждения у вакханок, то их звериное пожирание сырого мяса, несомненно, это сделало. Почитатели-мужчины теперь играли с вставшими fascina, они наконец-то стали пользоваться этими органами, хотя и не со своими подругами-единоверками. Маециус набросился на одного из евнухов, который был таким же толстым, и повалил его на кушетку. Затем, без предварительных ласк и поцелуев, Маециус перегнул жреца вниз лицом через край кушетки, взгромоздился поверх громадных ягодиц евнуха и начал проникать в его per anum. Остальные мужчины занялись тем же самым, и все они — и те, кто лежал на животе, и те, кто был сверху, — корчились, стонали и хныкали от наслаждения, как если бы сотрясались от мучительного экстаза во время обычных половых сношений с женщиной.

Зрелище, что я так долго наблюдал во время этой церемонии, казалось, сошло прямо со страниц «Сатирикона» Петрония, только все это не было смешным, радостным или язвительным, ибо происходило с истовой религиозностью и серьезностью. Неудивительно, что важные особы вроде Маециуса платили деньги вымогательнице Денгле. Если бы она раскрыла, что они являются участниками вакханалий, это бы еще полбеды. У Маециуса было гораздо больше причин бояться, если Денгла сообщит всем, что он был тем, кого римский закон называет concacatus, «испачканный экскрементами»: так говорят о мужчине, который совокупляется с другим мужчиной. Закон предусматривал большой штраф и наказание за это преступление против природы, и, естественно, Маециус лишился бы поста префекта Виндобоны.

Женщины-вакханки занимались почти такими же противоестественными вещами. Я, разумеется, подозревал, что все они sorores stuprae[200], таковыми они и оказались. Однако я, по крайней мере, ожидал, что эти дамы будут наслаждаться друг другом тем близким, нежным и интимным способом, каким совокуплялись некогда мы с Дейдамией, когда искренне полагали, что являемся сестрами. Эти женщины ничего подобного не делали. Мелбай и остальные откуда-то извлекли olisbo'i и прикрепили эти приспособления к своему паху. Olisbos — это искусственный fascinum, сделанный из мягкой кожи или полированного дерева; некоторые olisbo'i напоминали размером и цветом обыкновенный мужской член, однако другие были чрезвычайно огромными и усеяны наростами или имели изогнутую форму, кое-какие были даже выкрашены в черный цвет, как у эфиопов, или покрыты позолотой, или раскрашены в неестественно яркие цвета.