Хищник. Том 1. Воин без имени

— Ты как-то очень легко говоришь о наших потерях. Шутка ли — несколько тысяч убитых и изувеченных.

Теодорих косо посмотрел на меня:

— Если ты имеешь в виду, что я должен рыдать, оплакивая погибших, то я этого делать не буду. И не стал бы, даже если бы все мои соратники пали — если бы ты и остальные мои друзья были убиты, — и я не жду, что кто-нибудь станет рыдать, если погибну я. Для воина сражаться — это призвание и долг. И он должен умереть, если надо. Сегодня я радуюсь — точно так же радуются и погибшие, я уверен, на небесах или в Валгалле, или где там они теперь, — ведь мы победили.

— Да, мне нечего возразить на это. Но вот еще что: как, должно быть, тебе уже доложил Дайла, по крайней мере один из наших погибших воинов был убит остроготом — самим Дайлой.

— Optio имел на это право. Так же как и я, когда нанес Камундусу смертельную рану. Неподчинение приказу старшего офицера — преступление, я уж не говорю про предателя-легата, а преступников следует карать на месте.

— Но я думаю, что на судебном разбирательстве могло выясниться, что подчиненный Дайлы просто действовал импульсивно, необдуманно, а вовсе не собирался нарушать приказ.

— Судебное разбирательство? — тупо повторил Теодорих, словно я предложил ему нечто несообразное, вроде безусловного прощения всех преступников. — Vai, Торн, ты говоришь о римских законах. А мы живем по готским законам, в которых гораздо больше проку. Когда злоумышленника застали на месте преступления или если он безоговорочно виновен, суда не требуется. Только если преступление совершено тайком или есть обстоятельства, которые вызывают сомнения в его вине, только тогда мы и устраиваем суд. Но подобное бывает очень редко. — Он замолчал и улыбнулся радостно. — А все потому, что мы, готы, склонны грешить в открытую и прямо, так же как и совершать добрые дела. Ну вот, мы уже на площади, и сейчас начнется пир. Давай немедленно предадимся греху чревоугодия.

Декурионы, старшие офицеры и optio собрали всех обитателей внутреннего города, кроме самых маленьких детей, и дали им всем работу, чему местные жители не очень-то обрадовались. Для представителей высшего сословия и прекрасно питавшихся горожан освобождение Сингидуна означало не более чем смену хозяев. Мужчины и юноши все были приставлены к грязной работе: собрать трупы, освободить их от доспехов, оружия и других ценностей, а затем избавиться от них. Учитывая количество убитых, на это должно было уйти много дней. Как я позже узнал, горожанам было приказано просто сбрасывать трупы с обрыва вниз в долину, где другие работники складывали и поджигали при помощи масла и смолы огромные погребальные костры.

Женщинам и девушкам во внутреннем городе было поручено вскрывать тайные склады с продуктами, готовить пищу и прислуживать — как изголодавшимся войскам остроготов, так и не меньше их оголодавшим жителям внешнего города. Таким образом, костры, на которых готовили пищу, постоянно горели в центре этой площади, и повсюду в домах столбами поднимался вверх дым очагов. Женщины сновали туда и обратно с подносами и блюдами, наполненными головками сыра, буханками хлеба, пивными кружками и кувшинами. Площадь и все боковые улочки, которые вели к ней, были переполнены нашими воинами и жителями внешнего города (среди них я увидел Аврору с родителями). Все стремились схватить с подносов побольше еды и жадно поглощали пищу.

Толпа расступилась, чтобы пропустить Теодориха, я же бочком протиснулся следом за ним. Едва мы с королем получили мясо, хлеб и вино, как отыскали на мостовой свободное местечко, и Теодорих уселся трапезничать совсем не по-королевски (и ел он так же жадно, как и прочие); рядом сидели я и какой-то уличный мальчишка — нам выпала честь разделить с монархом пир.

Когда мы слегка насытились, я спросил Теодориха:

— Что же дальше?

— Ничего, надеюсь. По крайней мере, прямо здесь и сейчас ничего такого не произойдет. Жители Сингидуна рады нам не больше, чем сарматам. Однако, главное, мы им не слишком мешаем. У сарматов не было возможности унести наворованное, я же запретил своим людям грабить. Или же насиловать. Пусть сами находят женщин, которые добровольно согласятся стать их подружками. Я хочу, чтобы город оставался нетронутым, иначе какая мне польза держать его в качестве заложника в сделке с Римской империей!

Итак, ты взял город, теперь тебе предстоит удерживать его какое-то время.

— Да, и всего лишь с тремя тысячами моих людей, которые остались здоровыми и крепкими. К северу от Данувия, в Старой Дакии, гораздо больше сарматов Бабая, и их союзников, скиров. Но поскольку Бабай в свое время решил самолично захватить Сингидун и засесть здесь, остальные его войска остались без вождя и командира. И до тех пор, пока они не узнают, что город пал, а Бабай погиб, они вряд ли захотят напасть на нас.

— Но они, конечно же, рано или поздно получат отсюда какие-нибудь известия, — сказал я. — Едва ли можно сохранить в тайне, что Сингидун подвергся осаде.