Хищник. Том 2. Рыцарь «змеиного» клинка

Эта страна, к северу от Данувия, называлась Старой Дакией, и те граждане Рима, кто жил к югу от реки, считали ее первобытной твердыней без дорог, населенной только дикими варварами. Однако я, зная с детства, что слово «варвары» означает всего лишь «чужаки», не слишком-то боялся повстречаться здесь с настоящими дикарями. Вскоре я и впрямь обнаружил, что большинство местных жителей, хотя и были лишены приятных манер и налета цивилизации, довольно мирно жили на островах в этой глуши и неплохо вели хозяйство, более или менее обеспечивая себя всем необходимым. Акх, иногда мы все-таки встречались с настоящими дикарями: отдельными семьями кочевников и целыми племенами, которые жили лишь охотой и собирательством. Это были остатки народов, которых называли аварами и уйгурами; очевидно, родственники гуннов, потому что их отличали желтоватого цвета кожа и мешки под глазами; они были необычайно волосаты, неопрятны и кишели паразитами. Никто из них не причинил нам при встрече никаких неприятностей, вот только кочевники оказались назойливыми попрошайками — но просили не деньги, а всего лишь соль, скромную одежду или остатки убитой нами дичи.

Оседлые общины, на которые мы набредали, были заселены где скловенами, где готами одной из ветвей, а где другими германскими народами. Но в большинстве деревень жили люди, которые произошли от древних даков, изначально населявших эту местность. Они уже на протяжении долгого времени вступали в смешанные браки с римскими колонистами и легионерами, вышедшими в отставку. Теперь их потомки говорили на искаженном латинском языке и называли себя румынами. (Соседи, скловены и германцы, именовали их более уничижительно: валахи, что означало «болтуны».) В каждой общине, какого бы размера она ни была, разумеется, имелись также греки, сирийцы и иудеи. И повсюду без исключения они были самыми богатыми жителями поселений, потому что занимались торговлей теми товарами, которые доставлялись по Пирету.

Наша троица редко останавливалась надолго в скловенских деревнях, потому что в качестве жилья путешественникам там могли предложить только весьма непривлекательного вида корчмы. В германских общинах всегда имелись сносные gasts-razn, а у румын обычно имелись неплохие hospitium (которые на их диалекте назывались ospitun), иногда нам предлагали даже простенькие купальни. Сам бы я не остановился на ночь в большинстве этих мест, но Геновефа постоянно твердила, что не может спать на открытом воздухе, поскольку боится окоченеть от холода. Поэтому я снимал для нас покои — Личинка, разумеется, спал в конюшне с лошадьми. Однако я все-таки решительно противостоял постоянным попыткам Геновефы подольше задержаться и предаться безделью в очередном из таких мест, хотя она умела весьма красноречиво умолять, заклинать — как истинная дочь Евы — и бранить меня в приступе гнева.

В любом случае то время, что мы проводили в gasts-razna и ospitun, нельзя было считать потерянным, потому что в нескольких из них я собрал новые сведения для написания истории. Любое жилье для путешественников, конечно же, всегда располагается на оживленной дороге, и до тех пор, пока эта дорога остается оживленной, его всегда содержит одна и та же семья. Поскольку владелец такого заведения сам, как правило, никуда не выезжает и ему особо нечем заниматься, кроме рутинной работы, его единственное развлечение — слушать те истории, которые рассказывают постояльцы. После этого он пересказывает их другим людям, включая собственных сыновей, которые наследуют его дело. Следовательно, любой владелец постоялого двора знает огромное количество сплетен и историй; некоторые совсем свежие, но большая часть их старые — даже древние — и ведут начало от его дедов и прадедов, передаваясь из поколения в поколение. А еще больше, чем слушать других людей, скучный, поросший мхом домосед любит рассказывать сам. Поэтому я с легкостью вытягивал из всех владельцев гостиниц, готов и румын, великое множество всевозможных рассказов и воспоминаний.

Не все из того, что я слышал, годилось для составления истории, некоторые рассказы были совсем уж невероятные, а кое-что я уже слышал прежде. Тем не менее я иногда просиживал с хозяином у очага до глубокой ночи, пока Геновефа не начинала тревожиться и капризничать и не заявляла рассказчику:

— Эта история ничем не поможет нашим поискам, и вообще, уже далеко за полночь. Пойдем в постель, Торн.

И я был вынужден уходить. Но нельзя сказать, чтобы я многое терял при этом, потому что Геновефа частенько бывала права. Множество этих румынских рассказчиков просто пересказывали варианты древних языческих сказов или мифов. В одном из ospitun владелец торжественно заверил меня: