Перечисляя многочисленные заслуги Свербицкого перед «демократичною Украиною», в числе прочих автор назвал и содействие приходу к власти Ющенко, и февральский переворот, поименованный «народно-освободительной революцией», и поддержку карательной АТО, и многочисленные книги и статьи, способствующие «демоскализации» Украины.
Читая этот опус, Лев не мог не рассмеяться явной недалекости как самого автора, так и восхваляемого им «истинного украинского патриота». Это многозначительное надувание щек и потуги изобразить из маразматичного укрофашиста некий символ свободы смотрелись жалко и глупо. Впрочем, как оказалось, так думал не один только Гуров.
В трехлетней давности судебном очерке львовской городской газеты с напыщенным гневом и дешевым пафосом повествовалось о том, как в одну из ночей некий «пидлий зраднык» (подлый изменник) измазал дегтем ворота богатого особняка «шановного (уважаемого) професора» и написал на них «Фашистская тварь!». Местные «слидчии» при поддержке патриотично настроенных «волонтерив» нашли-таки «видщепеньця» (отщепенца), каковым оказался местный житель, двадцатилетний Иван Осадчий, который на следствии рассказал, что в день празднования Дня Победы на его деда-фронтовика напали трое студентов Украинского национального университета и, нанеся старику побои, сорвали с него боевые ордена.
Тот «патриотичный» инцидент местные правоохранители оставили без внимания. И тогда внук фронтовика, тоже студент, только харьковского технического вуза, приехав в гости, решил по-своему отквитаться за унижение деда. Узнав о том, что именно Свербицкий призывал «справжних (истинных) патриотив» расправляться с ветеранами Великой Отечественной, он и устроил протестную акцию такого рода. Завершая материал, автор не без злорадства сообщил, что за «злистне хулиганство» Ивану Осадчему дали год заключения, заодно исключив из вуза.
«Ну, тогда понятно, что за семейка породила такую отмороженную стерву!.. – мысленно отметил Гуров. – Что папаша – сволочь, каких поискать, что его доченька – тоже инфекция еще та… Парня только жалко, трудно ему придется. Ему теперь одна дорога – или на Донбасс, или к нам, в Россию». Впрочем, оба этих материала, хоть они и были достаточно познавательными, в плане расследования оказались «мимо цели». Зато следующий файл содержал в себе статью тоже украинской, но «левой» газеты. И вот там содержалось нечто интересное о Стефании.
Автор этого материала рассказал о дочке «шановного» профессора кое-что весьма нелицеприятное. В годы студенческой юности она очень любила заниматься общественной работой. В частности, сбором средств на «сирых и убогих». Как выяснилось позже, президент студенческого благотворительного фонда «Товариство (общество) добра» Стефания Свербицкая, не страдая «моральными комплексами», без зазрения совести запускала руку в общественный кошелек и преспокойно кутила на украденные деньги в лучших львовских ресторанах.
В одном из них она и встретила своего будущего мужа. Дато, увидев красотку Стешу, поспешил развестись со своей третьей по счету женой и женился на «свидомой» студенточке. Очень скоро обнаружилось, что часть бизнеса мужа хитрым образом новобрачная сумела переписать на себя. Разразился семейный скандал, в итоге которого брак распался, а Свербицкая в свой актив записала свою первую крупную аферу. Впрочем, очень скоро погорела и сама. Продав свою долю, она вложилась в некий «сверхприбыльный» проект и… оказалась без денег.
Окончив университет, Стефания устроилась преподавателем в одну из киевских школ для детей состоятельных родителей и там очень скоро стала своего рода звездой местной педагогики. О ней писали хвалебные статьи, снимали на ТВ. Но однажды грянул гром. Совершенно случайно обнаружилось, что «истинная украинская патриотка» организовала подпольный бордель, где клиентов обслуживали ее ученицы, в числе которых была дочь одного крупного чиновника.
Свербицкую от тюремных нар спасло лишь спешное вмешательство отца и бегство в Россию – хотя скандал и замяли, в воздухе явственно запахло угрозой внесудебной расправы. Стефанию предупредили, что на нее сделан «заказ». Завершая свой материал, автор саркастично вопрошал, где же теперь панночка Стеша (намекая на аналогию с гоголевской панночкой-ведьмой из «Вия»)? Не в России ли продолжила она свою «просветительскую» деятельность?
«А вот это – именно то, что надо! – не мог не отметить Гуров. – Значит, наша «свидомая» имеет богатый опыт по части организованной проституции. Не здесь ли собака зарыта? Ну что ж, теперь вопросов к ней будет более чем достаточно. Главное – найти бы ее!..»