Хит сезона

– Как, как! Просто. Заказала десяток визиток на ее имя и одну у себя в сумке оставила, вместе с финансовыми документами. Мне потом только проверить нужно было в его записной книжке, переписал он ее координаты или нет. Конечно, переписал. Я поняла, что он клюнул, и начала обдумывать подробности. Я еще раз посмотрела этот фильм. А там есть эпизод, где фотограф снимает спальню через дырку в потолке, замаскированную специальным стеклом. Когда этот эпизод начался, я словно невзначай сообщила ему, что знаю один дом, в котором есть точно такое же окошко в потолке. Он думал, что я не замечу, как он сделал стойку после моего рассказа о том доме. Но я все видела отлично. Он заинтересовался.

– А я отправился делать эту самую дырку. Ну и работка, надо сказать. Особенно бетон сверлить.

– Ладно, не переломился! Еще вон способен кое на что. Потом я забыла как-то у себя в сумке ключи от той квартиры в парке. Специально, конечно. И даже брелочек к ним прицепила с голой бабой и адресом этого дома. Знаешь, что он сделал?

– Что?

– Он дубликаты всех ключей сделал, в тот же день. И, естественно, заявился туда. Ну, мы с тобой постарались, чтобы у него не было сомнений, что я в той квартире бываю и постоянно там с кем-то трахаюсь. Вот так я ему и место для убийства подготовила. Он же лентяй! Все приходится делать мне самой. Мне оставалось выбрать время убийства. Моего! Я изучила его репертуар и выяснила, что в «Фаусте» у него есть «дыра», во время которой он двадцать пять минут не появляется на сцене. Я сказала тебе, чтобы ты позвонил мне домой и на автоответчике оставил для меня приглашение на свидание именно вечером того дня, когда идет «Фауст». Помнишь?

– Еще бы не помнить!

– Ну и все, остальное – дело техники. Вместо себя я подставила его дуру из оперного, записочку ей написала его почерком. Вместо него пришел ты. А когда он явился и все это увидел, представляю, что с ним было! Вот это был для него сюрприз!

– Ну ты и стерва!

– Иди ко мне, рыженький!..»

Митрофанову мы не нашли ни в коттедже в Миллионеровке, ни в одной из ее городских квартир, ни на двух ее дачах. Мы проверили даже ту пятикомнатную квартиру в парке имени Короленко, в которой была убита балерина. Но и там никого не оказалось.

Выжав из Рыжего все, что можно, и записав его рассказ на два диктофона, мы надежно приковали его наручниками к трубе парового отопления и уехали. Одну из диктофонных пленок я оставила на видном месте, прямо на кровати, на которой произошло убийство.

Меня эта история больше не интересовала с точки зрения собственной безопасности, Митрофанова скрылась, но Рыжий дал исчерпывающие показания, полностью снимающие с меня вину. Оставалось теперь изучить возможность появления всей этой истории с убийством на страницах нашего «Свидетеля».

Но это зависело от того, насколько удачной была деятельность Сергея Ивановича Кряжимского за эти дни, пока я распутывалась с убийствами балерины и пожарника из двух самых популярных в Тарасове театров.

Из первого попавшегося автомата я позвонила генералу Свиридову и, слегка поиздевавшись над ним (не могла удержаться от соблазна), сообщила, что в известной ему квартире дома в парке сидит исполнитель убийства балерины Ельницкой, а его личное признание своей вины находится в спальне на кровати.

Сама я буду с этого времени в редакции своей газеты, заявила я ему напоследок, но не советую ему торопиться и присылать за мной опергруппу, сначала пусть прослушает пленку. Если же после этого я все же ему потребуюсь для дачи свидетельских (я подчеркнула голосом – свидетельских) показаний, мой номер телефона он знает, а может и повестку прислать в обычном порядке.

Виктор подвез нас с Ромкой до редакции, а сам с Эдиком уехал – наверное, проводить разбор сегодняшних «полетов». Я думаю, им было что обсудить. Особенно затею Эдика с бензином. В сложных боевых условиях никто слова ему не сказал, но я не знаю, как поведут себя его ребята, когда будут обсуждать этот эпизод в спокойной обстановке.

Я просто не могла сейчас отпустить Ромку домой. Слишком я за него переволновалась.

Мы с ним остановились покурить на свежем воздухе у дверей редакции. Спешить все равно было некуда, в редакции, судя по отсутствию света в окнах, было пусто, но я не могла не зайти туда и хоть немного не посидеть в своем редакторском кресле, чтобы восстановить в себе привычное ощущение работы, а не борьбы, которое владело мной в последние дни. Да и Ромке нужно было наконец рассказать о себе все, а это сделать лучше всего было именно в редакции, показав ему номера наших уже вышедших газет и дополнив их материалами, которые не попали на страницы «Свидетеля».

Ромка был возбужден событиями последних дней, голова его шла кругом и была переполнена множеством самых разнообразных вопросов – от самых наивных до таких, ответы на которые я не знала.

Один из таких вопросов он и задал мне еще на улице.

– Оля, – сказал он, – объясни мне, почему Эдик… такой?

– Какой? – спросила я.

– Ну… Ты сама знаешь, – смутился Рома, не сумев сформулировать свой вопрос.