Хитиновый мир (СИ)

Попытался проглотить застрявший в горле ком, несколько раз моргнул, открыл рот, чтобы спросить ещё о чем-то, но слова, когда-то ничего не значащие, сотканные из воздуха образы, вдруг для него приобрели бетонообразную материю. Они, как супрематическая пародия на снежинки, вооружились рогами, отростками, хвостами, украсились резьбой и сплелись кружевами.

Георгий-Григорий посоветовал:

— Вдохните и задержите дыхание. Через несколько секунд выдохните. Отдышитесь и повторите. Три раза. Успокаивает сердцебиение. Пойдемте…

Развернулся и пошел в лес.

Что ему ещё оставалось делать? Обошел машину со стороны капота, при этом почувствовал идущий от радиатора сильный жар и отметил про себя, что ехали они долго. Мелькающая среди стволов светлая куртка быстро удалялась, и он побежал догонять этого слишком большого, слишком необычного человека. Человека ли?

Мысли скакали, как шарики в барабане для лото, высекали искры, бились друг о друга. Он выискивал в высокой траве хоть какой-то намек на тропинку, а перед глазами плавали белые точки. Это от давления. Адреналин. Сердце с усилием кровь гонит по венам. Наверное, пульс пошел вскачь.

Спустился в ярок, где змеилось высохшее русло родника — здесь вода пробивала себе путь после дождя. Вот и коряга — поваленное ощетинившееся рогами дерево — корни так причудливо и грозно выгибались во все стороны, что, казалось, это лежит булава великана. Русло повернуло вправо, и за кустами дикого шиповника стала видна просека и тропинка, ведущая из овражка. Шел, уже не выискивая впереди светлую куртку, не боясь заблудиться. Поднимался по склону холма так долго, что начали болеть ноги и сбилось дыхание. Рубашка намокла на спине и подмышками, пот намочил волосы, а когда стал щипать глаза, промелькнула мысль: «Это настоящий гребаный стыд». Наверное, от него несло вонью немытого тела, но он этого не чувствовал — ноздри жадно глотали испарения от влажных мхов, затхлой травы, высушенных на солнце цветов солнцецвЕтов.

Чтобы легче было подниматься, стал помогать себе руками — упирался в колени, а если рядом с тропинкой росли деревья и кусты, то хватался за ветки, нагибал их, тянул на себя. Когда решил остановиться, чтобы передохнуть, то заметил, что он уже почти на месте — вверху на краю небольшой площадки его ждал «Георгий-Григорий».

Поднявшись на козырек, осмотрелся. Они забрались почти на середину склона холма — вершины не было видно — пряталась за деревьями, а внизу, под ними, открылась панорама зеленого леса. Когда он в своих историях описывал море, то часто использовал словосочетание «водная гладь», но сейчас он смотрел на «лесную зыбь». Деревья без прогалин и просек стояли плотно, до самого горизонта, и невольно возникал вопрос: а как они доехали сюда? Разум подсказывал, что с такой высоты асфальтовой дороги просто не видно — её закрывают заросли, — но сердце и фантазия рисовали иную картину. Издали лес был похож на бескрайнее, лежащее складками, сшитое из зеленого бархата одеяло… Вот как бы он написал в своей книжке, если бы пришлось рассказывать об этом странном путешествии. Эти заросшие кленами, буками, ельником холмы — есть центр мироздания, первобытные чащи-пущи, куда обычным людям путь заказан, но ему оказана великая честь… Эти холмы, древние леса, эта ширь и пиршество первобытной природы выглядят нереально красивыми. Такое и представить трудно. Ну а вдруг, перед ним произошла материализация ещё не написанного? Он читал где-то когда-то — наверное, в детстве — о сумасшедшем писателе, который попал в придуманный им мир. Сюжет стар, но что в нашей жизни можно назвать новым?

— Мы пришли.

3. Вот и пришли

Он обернулся. Так и есть — вдали чернел вход в пещеру или штольню. Вокруг зелень-зелень-зелень, вверху солнце и прозрачное голубое небо без единого облачка. Но глаза невольно отворачиваются от всей этой красоты. Внимание притягивает чернота — глубина пещеры, где поселилась тьма. Вход в штольню был обрамлен светлым песчаником, и, казалось, что он выложен высокой, похожей на подкову аркой. Подумалось, что мало кому захочется идти в глубь холма. Здесь свет и тепло, а там сырость и холод. Здесь день, а там ночь. Здесь жизнь, а… не… Лучше быть здесь, чем там.

Только подумал об этом, как понял, что очень хочет пить.

Георгий-Григорий вытащил из кармана оплетенную ивняком флягу. Протягивая, сказал с усмешкой:

— Пейте, нам ещё спускаться.

Осилил несколько глотков — вода была так холодна, что невольно родился страх, как бы не заболеть. Отдав бутылку, направился к входу. Пройдя через утрамбованную площадку, он оказался возле высокой, почти в два человеческих роста арки. Стены и потолок пещеры были сухими, как бы пропыленными. Вверху висели, связанные толстым кабелем старые обшитые проволокой стеклянные плафоны. Георгий-Григорий подошел к электро-щитку, открыл его, и перевел в верхнее положение ряд тумблеров. Глубоко-глубоко в глубине горы еле слышно загудело, и лампы зажглись, стирая, размывая четкую до этого мига линию порога солнечного света и тени.