Хитиновый мир (СИ)

— Ну, если бы я писал книгу, то сделал бы так, что реальная вина будет лежать на колдуне. Ему необходимо было просто затянуть время, чтобы его помощники успели подготовить побег. В конце концов, писатель раскрывает все тайны, и тут мы подходим к самому интересному — открытому для автора концу. Мне любопытно, сможет ли убежать главный отрицательный герой? Победит писатель колдуна или нет? Он обязательно одолеет негодяя, но когда? Сейчас или придется писать продолжение?

— Ну, вы же автор, — отозвался Артём. — Неужели вы сейчас не можете сказать, каков будет финал?

— О, нет. Для этого необходимо сесть и все выразить на бумаге. Идея сюжета — это только начало, а когда садишься за воплощение, история начинает жить уже своей жизнью. У неё собственные законы, мораль и…

— Справедливость, — закончил мысль Артём.

— Да. Вам ли этого не знать?

Механик внимательно посмотрел на старика.

— Что вы имеете в виду?

— Вы же понимаете, что моя присказка, это… только шутиха для привлечения вашего внимания? Это… сказка — ложь, да в ней намек, добрым молодцам урок.

— Но я не рассказываю истории о вурдалаках, — усмехнулся Артём. — И вы не похожи на гостя из потустороннего мира.

Лицо старика было строгим, как у людей, разучившихся улыбаться. Две глубокие складки между бровей, бесцветные, ничего не выражающие глаза, скорбные морщины-щели, словно надрезы, по краям губ. Артём подумал, что на посланца из выдуманного микрокосмоса старик не годится, но судью в пьесе детского спектакля сыграть смог бы.

— Я пришел к вам… Давно собирался. Уже несколько лет… Но никак не мог решиться, — продолжил гость. — Иногда сидел там внизу, в зале. Кино идет, а я в это время пытался набраться храбрости. Мне надо было только подняться в эту комнату, но… не мог. А потом просто перестал сюда ходить. Но, как не тяни, больше прятаться нельзя. Время настало!

— Какое время? — что-то Артёма насторожило. В голосе старика стали проскальзывать нотки, какие бывают у истинно верующих и психически нездоровых людей. Уж Артём в этом разбирался — приходилось иметь дело как с одними, так и со вторыми.

— …Раньше можно было: я знал, что не срочно — время терпит. Но вот сейчас… Простите меня, Артём. Уже все началось. Я знаю, что отнял время, вам его, наверное, теперь будет не хватать, но и вы меня поймите! На это так сложно решиться! Это так… страшно…

Артём почувствовал, как по его спине пронесся прохладный ветерок.

— Это так страшно… — повторил старик, моргая маленькими, тусклыми, закисшими в уголках век глазками. Спустя пару секунд он добавил: — Страшно, что придется вам сделать.

Артём перестал перемешивать ложкой сахар.

— Что мне придется сделать?

И вот тут-то гость снова повторил свои первые слова:

— Вы читали «Фауста»?

Артём, прежде чем ответить, обдумал вопрос.

— Когда-то давно несколько страниц. Там же в стихах.

— Да, но это нормально. Только начнешь и скоро привыкнешь. Это как «Евгений Онегин». А тут драма. Вернее, трагедия.

Старик вздохнул.

— У вас уже нет времени читать. Но вы же знаете, о чем там?

Артём пододвинул кружку гостю.

— О том, как поэт попал в ад.

Старик начал так мелко-мелко трясти головой, что со стороны могло показаться, что у него припадок.

Артём усмехнулся:

— А! Я их все время путаю и часто, когда одно имею в виду, то называю другое. Это «Божественная комедия» Данте Алигьери. «Фауст» — о договоре с Мефистофелем. Впрочем, и «Комедию» я тоже не читал.

Старик попытался улыбнуться, но у него не получилось — уголки губ в его жизни так часто были опущены вниз, что ему сейчас было трудно держать улыбку.

— Это уже для вас не важно.

— Почему?

Гость тяжело встал, выпрямил, как смог, спину, расправил плечи и сказал:

— Потому что я — праведник, а вы — проводник.

4. Зола на снегу

«Вы — проводник». Не импровизатор, а проводник…

Артём, отогнав воспоминания, внутренне собрался. Ещё раз окинув взглядом собравшихся в комнате, он приступил к рассказу:

— Хорошо. Я так понимаю, Олег описал вкратце? Прежде чем начну, вы должны знать, что в моих историях не бывает удачного финала или неудачного. Всё, о чем я вам расскажу, происходило, происходит или будет происходить на самом деле. Это всё правда от начала до конца. Если хотите, я… Как бы ясновидящий, но не в смысле узреть счет матча или разгром врага в войне. Ко мне иногда приходят истории, связанные с неизвестными мне людьми. Это как Ниагарский водопад. Вот ты сухой, а потом в доли секунды на тебя обрушиваются тонны воды, и ты весь… Весь — до нитки, до молекулы, до атома — мокрый. Ты вдруг начинаешь понимать, как персонажи — герои истории — жили, как живут и — в особенных случаях, — что их ждет в ближайшем будущем. Это не рассказы, это правда. До самого последнего факта, мысли или сказанного героями слова. Здесь невозможно что-то придумать. Это как высшее знание. Вот сидит в голове формула, аксиома и ты понимаешь, все происходило именно так и никак иначе. Хотя…

Артём вдруг замялся.