Хитрец. Игра на Короля

И Советнику все бы удалось, если бы некто – а именно, его личный маг – не решил подвести Ройема под монастырь. Маг совершил убийство без ведома Исангара, ведь Советник был слишком умен и хотел избавиться не от Ядовитой женщины, а от дипломата – и то на третий или четвертый день конференции.

Личный маг Исангара записал подставное имя в учетную книгу отеля, где останавливались другие исполнители планируемого убийства. К тому же он подделал почерк под руку Его Сиятельства. Так неизвестный прямым образом намекнул следствию на вину Ройема, а затем, стало быть, покинул графа.

Оставшийся беззащитным, Исангар вынужден был искать себе спасение, и собственная ложь послужила ему подспорьем. Именно записка старого князя Шайесса о приезде Дезире породила в его голове великолепную мысль. Так Ройем Исангар пожелал скрыть преступление своего мага, связав жертв возгорания с «выдуманным» приездом Короля Желаний. В доказательство вины Дуакронов он даже достал улику – зеркальце из сокровищницы Дуакронов, которым вполне могла пользоваться Либертина. Он даже додумался заменить камни на стекляшки, как сделали бы бедствующие наследники!

А после граф Исангар снарядил делегацию в Цесс, якобы искать виновного в смерти княгини Шайесс Дезире Дуакрона. Но, строго говоря, он отправился туда спасать свою жизнь, и отправился вместе с верным соратником, главой Тайной полиции Гостейном Швехом…

Хитрец говорил о другой, скрытой стороне мира, к которой вынужден был прикасаться. В театре никто не упоминает о закулисье, но зачастую именно на подмостках, за спинами радеющих, решается исход всех судеб мира.

– В общем, все это длинная и запутанная история, – заключил Фойеренгер Алентанс. – Но началась она с Улссена Шайесса и Дезире Дуакрона. Они первыми взялись за подготовку одельтерской гражданской войны. Все было подстроено.

– Тебе лишь осталось решить, на чьей ты стороне, Хитрец, – сказал князь Стайеш Эйиах Таш'Найесх и, заслонив меня своим плечом, выхватил из-за спины пистолет и наставил его на Фойерена. – Выбирай.

Буран за окном уже совсем разгулялся.

Эпилог

«Почему люди привыкли думать, что Империя – а точнее, государственное образование, располагающее моральным правом так себя называть, – это огромный локомотив, с оглушительным скрежетом проносящийся по истории и сминающий своих врагов в распластанные трупы? Разве это не колосс на глиняных ногах или юркая змея, обвившаяся вокруг шеи бога? И, возможно, для того чтобы повалить колосса или, наоборот, возвести его из пепла, достаточно одного лишь человека – его веры и прикосновения?

И кто же на самом деле этот человек: личность, способная изменить мир, или мельчайшая частичка, песчинка в бесконечном, неистовом океане мироздания?

Можно ли, не имея за душой ничего и будучи весьма ограниченным во времени и способностях, совершить нечто великолепное и могущественное – такое, на что обычно не хватает одной жизни? И можно ли быть человеком исключительных принципов и добрейшего сердца – и при этом жестоко ненавидимым всеми?

Когда я задавалась этими вопросами, мне было двадцать с чем-то лет. И ответы были найдены».

Когда княгиня Эссейша Келаайи Таш'Найесх прервала свой рассказ, выцветшее солнце давно уже скатилось с зенита. Огнистый закат догорал на угольках горизонта, и небо красилось пунцовым. На улице похолодало, а всполохи нежного ветра напитались свежестью выпавшей росы: все указывало на скорое приближение ночи.

По меркам зданий особняк Шато дю Силанс был еще очень молод. Когда-то покинутый, теперь он, о котором вспомнили через столько лет, по-детски радовался и приветливо распахивал ставни и двери, приводя этим в неистовство малочисленную прислугу Таш'Найесх, вынужденную без конца бегать вверх и вниз по лестнице, чтобы закрыть их. Но особняк ждал пиршества и веселья, ибо весенние вечера на Первом Континенте обычно наполняются музыкой и праздником, где не пускаются в пляс только древние согбенные старики.