Неправильный овал ее лица (который, честно сказать, был квадратом, но называть его подобным образом для Манеоры было оскорбительным) обрамляли аккуратные темные прядки. Арденкранц был самым счастливым человеком, ведь он уже видел, как волосы ее спускались на обнаженные плечи тонкими бархатистыми волнами. При электрическом свете темный оттенок их отливал принесенной с мороза черешней. С таких волос надо писать картины, в них надо запускать руки, ими следует беспрестанно любоваться. Такие волосы не могут принадлежать обыкновенной девушке.
Незаметно для Манеоры в руках его спутницы появился платочек – беленький, с расшитыми уголочками. Один из тех, что женщины носят в потаенных карманах непонятно для каких целей, ведь он всегда безукоризненно чист и выглажен. Спутница взмахнула рукой, и легкая ткань разошлась в воздухе белыми волнами. Затем матерчатая рябь опустилась на ладонь Манеоры… и смешалась с бокатовой чернотой перчаток, в которые были спрятаны женские пальцы, нетерпеливо и искусно кружившие над его ладонью.
– Вы живы, – слабо прохрипел он, обхватив непострадавшей левой рукой ее маленькую ручку. – И я рад этому столь же искренне и беззаботно, как может радоваться лишь ребенок.
Спутница его засмеялась и тут же высвободила руку, наградив доктора прямым, бесстрашным взглядом. Вся ее натура, насколько успел ее узнать Арденкранц, уместилась в этих больших карих глазах, и даже левый – тот, что немного косил, – был для него безбожно умилителен. Только в этих глазах Манеора мог видеть все мыслимые загадки мироздания – потому что женщина эта сама была вселенной.
Кончики импровизированного бинта уже завязывались в узел. Спутница чуть заметно покачивала головой, словно она беззвучно напевала смешливую песенку. Арденкранц не видел, как она вышла из экипажа, но острый слух его уловил звук удара о землю вытолкнутого из экипажа трупа. Преступник, что убил их охрану, проиграл свою жизнь в схватке с маленькой женщиной. Мертвый, он лежал теперь лицом вниз, а к воротничку черного платья женщины была наспех пришпилена окровавленная гранатовая брошка на большой, длиной в палец, игле.
– Их было четверо, верно? – тут же подсчитала женщина. – Боже, зачем они закололи бедного возницу! Из всех нас он был последним, кто мог быть виновен в богатстве.
Оставив Манеору, женщина ловко подскочила к трупам, опустилась на колени и с удивительной, кричащей непосредственностью стала шарить по одежде убитых. Она вытаскивала из карманов маленькие вещички: потрепанные бумажники, видавшие виды листочки и даже пару визиток – но все это небрежно отбрасывалось. Наконец спутница Манеоры отцепила с пояса неизвестного налетчика предмет, который весьма ее заинтересовал.
– Так вот оно что, – сказала женщина, подхватив находку и подбросив; при этом она хохотнула (она так любила смеяться!). Она взяла вещицу в обе руки и на манер людей из Ханнань протянула Манеоре.
При этом она широко улыбалась, а доктор в замешательстве стоял перед ней и почему-то не мог вспомнить ни одного слова.
– Держите! Я настаиваю, – шагнув вплотную к Арденкранцу, заявила спутница.
Тогда Манеора принял подарок. Литая рукоять была богато инкрустирована неизвестными полупрозрачными камнями, напоминающими цветные алмазы. Она смотрела гранатовыми глазами невиданного ящера, хвост которого являл собой тонкий клинок острейшей заточки. Узоры рукояти повторялись, все более усложняясь, на поясе с ножнами.
Нетрудно было догадаться о невероятной ценности этого предмета и о том, что предыдущий его состоятельный владелец попрощался с жизнью, чтобы клинок достался убитому ныне налетчику.
– Но как мне дальше жить с
– Как всегда жили, – паточным голосом сказала она и поправила на воротнике гранатовую брошку. – Вот увидите, к обеду мы и не вспомним об этом неловком случае. Мы же не знаем их имен, и в этом весь фокус. Так нам будет легче забыть обо всем, что случилось сегодняшним утром. Но не вздумайте сообщать полиции! На станции я назвала фальшивые имена и позаботилась о том, чтобы наши документы не проверяли. И вы поклянетесь, что не будете чернить свое имя участием в делах правопорядка!
Доктор заткнул за пояс подарок и принялся высвобождать чемоданы из багажного отделения. Их было всего два, и они не показались Манеоре тяжелыми. Ведь Арденкранц и его спутница были еще очень молоды и не имели привычки отягощать себя лишними вещами.
Впереди у них было часа четыре ходьбы, но и это уже не имело значения: заходился день, с ветром по воздуху начинало растекаться тепло. После того как стаял снег, прошло уже с десяток дождей, и, судя по тому, каким спертым вдруг стал воздух и как неожиданно потемнело, скоро был должен был начаться новый. Наконец небо разразилось крошечными брызгами, и они беспрестанно усиливались, пока не стали настоящими водяными потоками.