Хитрость (ЛП)

Ужин прошел успешно, собрав более тридцати тысяч долларов. Гораздо больше денег ожидалось от пожертвований, но это сделало то, что должно было сделать, и начало прием средств, привлекая внимание средств массовой информации к стипендии. Это было также хорошей рекламой для корпорации Монтегю.

За эти годы я поняла, что не имеет значения, чем я занимаюсь. Если я общалась на вечеринке, это уже достаточно. Если я сидела тихо, я была груба. Хотя Алтон обхаживал меня весь вечер, и мы казались идеальной парой, я знала. По его взгляду и прикосновениям я могла сказать, что он не счастлив. А потом, когда я попросила его уйти раньше, чем он хотел, я пересекла последнюю черту.

Его недовольство начало проявляться в машине с молчаливым обращением. Это всегда не предвещало ничего хорошего. Это означало, что он сдерживался, рассчитывал и ждал, пока мы окажемся дома одни. Не то чтобы Брэнтли осмелился бы помешать Алтону унижать меня всю поездку. Теперь, когда отца не стало, его никто не останавливал.

Как только мы оказались в комнате, он не ударил меня. Синяк на моей руке был от того, что он схватил меня. Это было моим напоминанием обратить внимание и услышать каждую оскорбительную, унизительную вещь, которую он должен был сказать. Очевидно, Алтону было намного легче кричать, когда я была всего в нескольких дюймах от него.

Моей единственной защитой было то, что у меня начиналась головная боль. Вот почему я хотела уйти с ужина. Когда я потерла рукав халата, чувствуя ноющую кожу под ним, я поняла, что головная боль оказалась не самой надежной защитой.

Стук в дверь заставил меня открыть глаза. Я вытерла слезу со щеки и крикнула на звук:

– Войдите.

Это было ненужно и надоедливо. Если бы доктор Бек прислал лекарство вместо того, чтобы желать меня видеть, я могла бы спать спокойно, имея гораздо больше шансов стать идеальной женой к шести часам.

– Аделаида, – сказал доктор Бек, подходя ближе. – Мне жаль, что вы испытываете боль.

Я знала, что доктор Бек, так же как я был студентом в Академии. Он был новым врачом в этом районе, переняв устоявшуюся практику. С тех пор, как ушел на пенсию врач отца, доктор Бек унаследовал привилегии семьи Монтегю.

– Да, – согласилась я. – В этот раз хуже, чем обычно. Если можно, выпишите что-нибудь посерьезнее.

– Прежде чем я это сделаю, мне бы хотелось, чтобы вы кое-что для меня сделали.

Я вздохнула.

– Что?

– Я изучал вашу лабораторную карту неделю назад. Вы заметили какие-нибудь другие симптомы?

Я закрыла глаза.

– Нет. Это моя голова. Меня и раньше мучали мигрени. Вы уже прописывали обезболивающие.

– А как же ваша грудь?

Я открыла глаза.

– Моя грудь? А что с ней?

– Она стала чувствительнее?

Я задумалась над вопросом.

– Возможно. Я не думала об этом.

– Тошнота или рвота?

– Да. Только что. Меня вырвало. Но так бывает с головными болями.

– На прошлой неделе вы сказали, что последние месячные были за три недели до осмотра. У вас началась менструации?

– Нет. – Я прищурилась. – Доктор Бек, вы же знаете, что я не могу забеременеть. Вы же сами мне это сказали.

Он взял меня за руку.

– Я сказал, что из-за повреждений матки во время рождения Александрии, зачатие еще одного ребенка маловероятно.

– Нам было трудно зачать ее. Вы сказали так, будто это невозможно.

– Прежде чем прописать вам наркотическое обезболивающее, я хочу убедиться, что вы не беременны.

Тошнота вернулась, когда моя кожа снова покрылась бисеринками пота. Я обхватила себя за живот.

– Я... я не могу.

– У вас с Алтоном были половые контактов за последний месяц?

– Были. Но я не могу. Он думает, что это невозможно. – Я закрыла глаза, и слезы потекли по моим щекам. – Пожалуйста, он... я не могу.

Доктор Бек открыл сумку, которую принес с собой, и достал тест на беременность. Тот не был сложным, как и те, что продавались в магазине.

– Я ваш врач. Я был им большую часть вашей жизни. Я не скажу Алтону ничего такого, чего вы не хотите, чтобы он знал.

Я не могла поверить, что думала об этом. Я не могла поверить, что эти слова были у меня в голове, не говоря уже о возможности их произнести. Я также не могла подарить Алтону Фицджеральду собственного ребенка. Достаточно того, что я подчинила ему Александрию. Я отказалась приговорить еще одного ребенка к жизни с ним.

Я откинула одеяло и потянулась к коробке, которую он предложил.

– Доктор, если результат положительный, каковы мои шансы выносить этого ребенка?

– Мы оба знаем, что беременность будет очень трудной.

– Трудной для ребенка или для меня?

– Для обоих.

Это звучало эгоистично, но я также не могла оставить Александрию. Может, я и не лучшая в мире мать, но я единственная, кто у нее есть. Ее единственная семья теперь, когда Рассел и мои родители ушли. Я не могла представить, кто будет ее растить. Всегда была возможность, что Гвен и Престон или Сюзанна возьмутся за это дело. Или Сюзанна и Алтон.

Я стиснула зубы. Что будет с Александрией, если она станет не нужна Алтону?

Очень немногие из решений моей жизни были оставлены мне. Я делала это.

– Если он положительный, я не буду рожать.

Доктор Бек кивнул.

– Мы позаботимся об этом, никто не узнает.