Хьюстон, 2030: Нулевой Год

Девушка хихикнула, — Ничего, братишка. Спрашивай, я не против. Не знаю, где у них сейчас «активные» боевые действия, а где – «пассивные». Я была пулемётчицей на речном бронекатере. Бронекатер класса «Пиранья», весь экипаж – женский. По нам стреляли каждый день, и мы стреляли, из всех стволов. Конечно, на катере – не так, как в джунглях. Броня всё-таки. Не высовывай задницу – не получишь. Огонь из мелкого оружия нам был совершенно пофиг. Даже из РПГ. Ну, если бы русской гранатой, или чешской – тогда да. Но откуда у этих обезьян русские гранаты? А китайские нам были пофиг. Но потом у партизан появились откуда-то управляемые ракеты, с лазерным наведением… Наверное, тоже китайские. Но ракета, тля, – это тебе не китайская граната из РПГ. Нам долбанули точно в боевую рубку. Пулемётчица по правому борту только успела прокричать: «Запуск ракеты – по корме справа!» Бац – и всё. Ракета сзади пришла – на пять часов. А там ещё загрузочный люк, и броня тонкая. На «Пираньях», если вы не в курсе, экипаж семь человек. По боевому расписанию, двое в пушечной башне, пятеро в боевой рубке. Из этих пятерых только я осталась, а остальных… В общем – на куски…

— И тебя отправили на «Мусоровоз»?

— А куда ещё меня можно было отправить? Таких как я – сразу на помойку. Ха-ха! Выкинули, в общем. В «Мусоровоз»! Смешно! – Она глубоко затянулась папироской, закрыла на несколько секунд глаза, а затем выдохнула сладковато-пахнувший дым, — Я такая просыпаюсь после операции… Уже укороченная… Уполовиненная… — Она снова хихикнула и подвигала ладонью, как будто отпиливая воображаемые ноги от тела. — Надо сказать, бензопильщик всё отлично сделал, я не жалуюсь.

— Бензопильщик?

Безногая снова глубоко затянулась. Видно было, что марихуана сильно подействовала на неё: речь становилась всё более и более несвязной.

— Ага, на «Мусоровозе» так всех хирургов называли. Какой-то остряк придумал, и пошлó. Как в каком-нибудь старом фильме ужасов… Типа: маньяк с бензопилой. Бу-хо-хо-хо! Кто здесь у нас раненый? Этот? Без проблем! Вжик – одна нога! Вжик – вторая! Вжик-вжик! Руки тоже! Нафига ему руки, правда? Так, медсёстры, этот готов, унесите! Сле-е-едующий!

Девушка-официантка принесла Марку и Киму заказанный ленч и начала расставлять тарелочки на столике. Она ничего не сказала, но посмотрела на безногую с явным неодобрением.

— Не обращайте внимания на мой трёп, джентльмены. Это всё от травки! После травки я всегда несу всякую чушь. Забавно, да? — Её папироска уже догорела почти до самых пальцев, и она потушила окурок о бетон.

— Ладненько, не буду вам мешать поглощать ваш ленч. Спасибо за денежку, за папироску и за разговор… Я дальше пойду… То есть поеду, ха-ха-ха… «Мы едем, едем, едем, в далёкие края…»[25] — она взгромоздила обрубок своего тела на скейт и пристроила спереди красное ведёрко «Пути Спасения» — Ну, пока!

— Увидимся, — ответил Ким. Безногая помахала им рукой и стала пробираться между столиками. Некоторые посетители бросали в ведёрко пожертвования. Затем девушка выкатилась на дорогу и двинулась к следующему придорожному кафе.

— Симпатичная, — заметил Ким, глядя ей вслед.

— Она была бы ещё симпатичнее, если бы ей ноги не отпилили, — заметил Марк и принялся за еду. Рассказ безногой произвёл на него гнетущее впечатление. Воображение нарисовало Марку одну из его дочерей, Памелу либо Саманту, без ног, сидящую на скейте, так же, как эта вот девушка-инвалид. Долбаные генералы, подумал он, за девчонок принялись. Как будто им убитых и искалеченных парней не хватает!

— Не знаю, как в других местах, сэр. Здесь, в трущобах, в каждой третьей семье: либо погибший, либо калека с войны. Зачем нам так много локальных войн, да ещё и одновременно? Поразительно, как Соединённые Штаты усей Америки умудрились так обосраться за такое короткое время.

— На нашей улице – такая же история, — кивнул Марк, — В каждом третьем доме. Просто напасть какая-то! Призывают парня в армию. Год-полтора – и возвращается калекой. Я тебе про моего Уильяма рассказывал уже, так?

— Да, сэр. Как Ваш сын справляется, кстати?

— Да он в порядке. Если честно, я думал, что будет значительно хуже. Нам ещё относительно повезло. А то – бац! И вместо парня, приходит письмо. И посылочка с медалькой. Посмертно. Хорошо ещё, что хоть кто-то умудряется вернуться домой целым и невредимым… Тебе сколько лет? Двадцать четыре – двадцать пять? Ты помнишь, какая жизнь была до Обвала?

— Классная была жизнь. Как шоколад. Может, потому, что я ещё маленький был тогда. Первый кризис я вообще не помню – мне три года было, — ответил Ким, также принимаясь за «тубу тиге».