Хьюстон, 2030: Нулевой Год

До Обвала в жизни было куда больше развлечений. Марк и Мэри не любили сидеть дома по выходным. Они возили Уильяма и Майка по всем достопримечательностям (их младшие: обе дочери и сын Патрик, – родились уже после Обвала, и почти никуда не ездили). Центр космонавтики NASA, 35 миль. Музейный квартал Хьюстона, 20. Водный парк «Шлиттербан

» в Галвестоне, 50 миль. И даже тот, знаменитый, громадный, «Шлиттербан» в Нью-Браунфелс[29], и все достопримечательности Сан-Антонио, 190 миль от дома! Прокатиться с ветерком за пятьдесят миль было так удобно и просто, исключая, конечно, непрерывное: «А когда мы приедем?» с детских сидений сзади. Да и поездка за двести миль, в выходные, с остановкой на ночь в хорошем мотеле, была совсем несложным предприятием. Невероятно, что можно сделать, если у вас есть автомобиль. И полный бак бензина впридачу. А теперь, план путешествия маленького Дэйви выглядел примерно так: проехаться на грузовом велосипеде до местной свалки, побродить по шумной бирже труда, поприсутствовать на скучных похоронах незнакомых дяди и тёти (однако тут нет худа без добра: там будет салют из винтовок и бесплатный ленч). Потом Дэйви будет собирать весь вечер милостыню со своим искалеченным войной отцом, потихоньку двигаясь из салуна в салун и из бара в бар. Наконец, мама ткнёт пальцем в сторону мигающих цветных огоньков. Смотри, Дэйви, а вот – «Луна-Парк»! Наверняка они купят билеты на карусель. Маленький Дэйви будет ждать в длинной очереди. А дождавшись, он уцепится за гриву фиберглассового пони и будет нестись по кругу, наслаждаясь тысячами цветных лампочек. Ему понравится карусель. Все три с половиной минуты удовольствия!

— Ну ладно, пупсик, ты меня уговорила. Доставай мою форму. И мою долбаную медальку не забудь, — согласился, наконец, Уильям, — К сожалению, придётся сегодня пропустить показ «Беглеца» по «SRTV». С Харрисоном Фордом и Томми Ли Джонсом! Я так люблю тот эпизод, где Депьюти Герард сносит мозги у мужика и говорит: «А я – не торгуюсь!»

— Ты этот фильм, зайка, смотрел примерно раз двести, — сказала Клэрис и поцеловала мужа снова, на этот раз – в губы.

— Но не с моей новой матрицей, пупсик, — засмеялся собственной шутке Уильям, возвращая жене поцелуй. «Новая матрица» – это была мазохистская шуточка, которую он для себя придумал в прошлом году. Уильям собирал пожертвования на рынке, и какой-то незнакомый инвалид, который оказался по совместительству знатоком истории техники, рассказал от нечего делать про телевизоры, как они были в самом начале развития, лет сто назад. «Этот чувак сказал, что тогда у телевизоров была чёткость всего в тридцать линий. Там ещё крутилась такая механическая штуковина с дырками – называлась: диск Нипкова. А изображение было черно-белым, вот. А потом мы стали считать, сколько у меня в левом глазу линий. Получилось, что где-то двадцать. Несколько хуже, чем у первого телевизора. Но зато – изображение полностью цветное! В общем, мы насчитали, что моя новая матрица в левом глазу легко дотягивает до четырёхсот точек, то есть, в пересчёте на привычные вам единицы: четыре десятитысячных мегапикселя. Негусто, прямо скажем. Но четыре десятитысячных – это гораздо больше, чем полный ноль, так ведь?»

Вдоволь нацеловавшись (если они начинали свои поцелуи, Клэрис просто физически не могла отцепиться от Уильяма как минимум пять минут), Клэрис отправилась наверх, чтобы приготовить парадную одежду. Приготовления заняли весь вечер. Майк и младшие дети сделали дополнительную ходку за водой и заполнили все канистры, чтобы не тратить время на это утром. Чтобы погладить своё платье и униформу Уильяма, Клэрис сходила одолжить утюг у миссис Конг, их соседки по тупичку. Электрические утюги никто больше не использовал, даже те, у кого дома ещё было электричество. Электроутюг невозможно было запитать от солнечных батарей или ветряка, а домашние аккумуляторы садились мгновенно. Одолженный утюг был предметом особой гордости миссис Конг. Он был модифицирован по последнему слову техники, и имел стальную коробку для углей. Надо было развести огонь, дождаться пока угли хорошо прогорят, а затем – заложить горячие угли в коробку. Глаженье белья было самостоятельным искусством. Нужно было делать это не только быстро, но и так, чтобы не сжечь одежду и не устроить пожар в доме. Большинство предпочитало не связываться с такой сложной задачей, и отутюженную одежду носили только в особо торжественных случаях.