Хьюстон, 2030: Нулевой Год

«Давай, чувак, не стесняйся. Снимай её куртку,» — повторил голос хирурга в голове у Марка. Марк расстегнул куртку Саманты и с облегчением увидел, что у дочери был под курткой её любимый купальник. Культи рук у Саманты тоже были неровные, с зубчатыми шрамами, так же, как у Майка и Уильяма. Очень жаль. Эти кривоватые шрамы ей совершенно не идут, портят её красоту.

«Ничего не поделаешь, чувак,» — сказал хирург в голове у Марка: «Быстро и радикально, мы это так называем. Вашей Сэмми это даже понравилось. Быстрая операция – это всегда лучше, чем длительное консервативное лечение, а результат – всё равно одинаковый. Без антибиотиков руки не спасёшь, правда, Сэмми?»

Саманта согласно кивнула и улыбнулась хирургу с блестящей бензопилой. Саманта и хирург были в отличных отношениях. Нет, хирург вовсе не был маньяком, решил про себя Марк. Двадцать операций в день. Что ещё он может сделать?

Затем, Марк вдруг почувствовал, что он что-то упустил. Что-то важное. У него было это в голове, когда он только вошёл в аэропорт, но теперь это куда-то исчезло. Он вскочил на ноги и побежал вдоль длиной вереницы «самоваров», заглядывая инвалидам в лица. Лица выглядели знакомо, как все эти люди, которых он опрашивал во время расследования по делу «Шелдонского Мясника», но он не мог вспомнить имён. Некоторые инвалиды узнавали Марка, кивали, или говорили что-то вежливое, так же, как Саманта и хирург, не разжимая губ.

Внезапно Марк остановился. Следующие двое ампутированных были Патрик и Памела. Они сидели на горячем от солнца бетоне, в их армейских (или всё-таки школьных?) униформах, с красными ведёрками «Пути Спасения» между бесполезными культями ног.

«Приветик, папочка,» — сказал Памела (прямо в голове у Марка, не раскрывая рта): «Ты нас встречаешь, да? Прикинь, какая фигня, воще. Я и Рикки. Мы обои теперя «самовары». Рук и ног у нас воще больша нета.»

«Сколько раз я говорил тебе, Памела, пожалуйста, не коверкай свою речь. Ты мне обещала, помнишь? Для начала, не «обои», а «оба». «Обои» – это бумага такая раньше была, стены оклеивать. А все эти «теперя», и «воще больша нета» – так только нищие на улице говорят.»

«Хорошо, хорошо, папочка. На настоящий момент времени, Патрик и я оба остались «самоварами» и не имеем ни рук, ни ног. Лучше?»

«Значительно лучше, Памела. Правда, звучит немного напыщенно… В контексте, я имею в виду. На твоём месте, я бы опустил «на настоящий момент времени». А в остальном – просто прекрасно. Ты же можешь говорить грамотно, если захочешь.»

Как глупо, подумал Марк. Как тогда, когда я рассказывал младшим детям о супермаркетах, банках, кредитах, акциях, облигациях, и среднем классе… Историческое знание, совершенно бесполезное в современной жизни! Из моей дочери сделали «самовар», – туловище без рук и ног. Теперь она годится только на то, чтобы сидеть с этим чёртовым красным ведёрком «Пути Спасения», выкрикивать «Поможем Инвалидам!» и время от времени не забывать говорить «спасибо» прохожим, если они бросят в ведёрко доллар-другой. «Умине рук и ног воще больша нета». Так только нищие на улице говорят. И правильно говорят, всем всё понятно. У Памелы такой великолепный уличный сленг, и ничего другого ей в жизни теперя воще не потребуется.

«И кто-то ещё говорит, что каждый второй погибает на войне, мистер Пендерграсс? Какое враньё!» — это был голос мистера Тодда сзади. Марк повернулся. Удивительно, но мистер Тодд говорил, как все люди, раскрывая рот и шевеля губами: «Каждый второй – это явное преувеличение. Правда же, мисс Смит?»

Леди с плаката «Пути Спасения» с готовностью кивнула: «Совершенно верно, мистер Тодд. Совершенно верно! Возьмите к примеру, мистера Пендерграсса. У него все пять детей вернулись с войны живыми и вполне здоровыми. Их, правда, слегка оквадратили, хе-хе-хе.»

«Самовары» на бетонке неожиданно захохотали. «Ха-ха-ха! Оквадратили! Нас – оквадратили!» Теперь их рты открывались и закрывались, как зияющие чёрные дыры. Памела, Патрик, и ещё несколько «самоваров» не могли усидеть прямо и теперь катались по бетону, захлёбываясь в конвульсиях весёлого хохота. «Как Вы сказали, мисс Смит? «Оквадратили»? Вот умора! Замечательно! Прекрасно! Великолепно! Нас – оквадратили! Воще! Бу-хо-хо-хо!»