Хизер превыше всего

Женщин у Марка было мало, и ни одну из них, кроме Карен, он не выбирал сам. В старших классах, натерпевшись отказов – причем одна из отвергнувших его девушек даже сообщила, что школьное прозвище Мунстоун – не просто переделка его фамилии[3], а прямой намек на форму его лица, – Марк свел к минимуму всякое романтическое общение, открыл для себя кросс и перешел на самоудовлетворение, рассматривая фото из школьных выпускных альбомов и почтовых каталогов, поскольку смотреть порнографию стеснялся.

Девственность Марк потерял в колледже и обрадовался, когда проснулся рядом с настоящей, живой женщиной; партнерша отнеслась к его достижениям одобрительно; они привыкли друг к другу, хотя она его совсем не привлекала. Она была не то чтобы некрасивой – но крупноватой, а еще первой из череды женщин, с которыми он переспал до Карен и которые, все как на подбор, были шумными, наглыми, неряшливыми и соблазняли Марка так, будто делали ему одолжение. Взамен от него ждали безропотного восхищения их несбыточными мечтами о работе в высокой моде или глянцевых журналах, а также безоговорочной поддержки в любых спорах, в особенности с другими женщинами, движимыми, разумеется, чистой завистью к подругам Марка.

Сексуальный голод не отступал, однако уже после первого совокупления с очередной из них Марк испытывал отвращение, так что на работу он поступил холостяком, втайне надеясь, что если не зарплата, то позитивные возрастные изменения привлекут со временем другой тип женщин. Пока он лишь соглашался – ради выстраивания отношений с коллегами в офисе – терпеть иронические замечания местных острословов. Он рассказывал, как от него и ожидали, о своих успехах у отчаявшихся женщин, однако до конца ни с кем не откровенничал, хорошо зная цену и сексуальному отчуждению, и фальшивой задушевности. Так что Марк вполне отдавал себе отчет в том, до какой степени Карен изменила его жизнь. На самом деле он то и дело напоминал себе об этом, в особенности с тех пор, как новая стажерка, двадцатишестилетняя азиатка, начала регулярно спрашивать, какой кофе ему принести.

Женщин в офисе Марка было так мало, что любая новенькая становилась объектом сексуальных фантазий. Стажерка имела диплом MBA и, как представительница нового поколения, ошибочно полагала, будто настоящей феминистке следует высказываться прямо и недвусмысленно. Успеха эта манера не имела, но сделала ее предметом шуточек для менеджеров, которые постоянно отправляли ее за кофе и обменивались твитами относительно ее нарядов. Марк, естественно, не участвовал в этих забавах, но тоже был заинтригован и возбужден, причем настолько, что, в тех редких случаях, когда он занимался любовью с Карен, у него перед глазами стояла стажерка.

На пути в спальню Марка и Карен появлялось все больше препятствий, хотя после Орландо они намеревались проводить больше времени в объятиях друг друга. Для начала они стали намечать для встреч конкретную ночь, несмотря на неизбежные проблемы – у Марка на работе, а у Карен с Хизер, которой уже исполнилось двенадцать лет, и нужно было уделять все больше внимания ее учебе и общению в привилегированной частной школе для девочек.

Несмотря на то что Хизер была популярна в школе и прекрасно училась, Марк согласился с Карен: девочке в дополнение к школьной программе нужны репетиторы по всем предметам. Новый распорядок был утомительным для Карен, зато позволял ей отслеживать, с кем дочка дружит, – вопрос, требующий самого бдительного внимания, ведь Хизер не хватало критичности в оценке людей, чем вовсю пользовались назойливые девчонки с психологическими проблемами. Они липли к ней, пытаясь поднять свой рейтинг в классе или сделать ее слушательницей бесконечных пересказов личных драм. Так что «ночи свиданий» постоянно отменялись. Карен извинялась, а Марк делал вид, будто расстроен отказом, но все понимает, хотя на самом деле ощущал явное облегчение, потому что его сильно тяготила невозможность возбудиться, не думая о стажерке.

Однажды стажерка вошла в кабинет Марка, закрыла за собой дверь и, заливаясь слезами, стала спрашивать его, что она делает неправильно и почему никто не принимает ее всерьез. Его бросило в жар, прошибло потом, он начал что-то бормотать, пока она не успокоилась и, вытерев глаза, не прошептала, что он – единственное, что есть хорошего в этой дурацкой конторе, и не ушла. Марк знал, что повел себя достойно, но догадался, что за всем этим кроется, допустив, что в ближайшем будущем смог бы воспользоваться ее настроением, не рискуя получить от ворот поворот.

Марк вернулся рано и сидел на кухне, дожидаясь, когда наконец-то явятся с уроков Хизер и Карен. Когда выяснилось, что обе успели поужинать в городе после незапланированной партии в теннис, Марк, с трудом сдерживаясь, сообщил Карен, что до сих пор ничего не ел, что не желает и дальше оставаться последним в перечне ее забот, что он тоже член семьи и вообще почему, черт побери, он не имеет права тоже поужинать или сыграть в теннис с Хизер?