С первого школьного дня Хизер Карен пыталась общаться с остальными мамами, одетыми, как и она, в спортивные костюмы, вечно спорящими, в какую кофейню пойти и пить ли кофе вообще и не знающими, как бы еще выпендриться друг перед дружкой. Карен-то было чем похвастаться, но после каждого такого разговора она казалась себе некомпетентной, неубедительной и жалкой. Она также обнаружила, что если они идут пить кофе или обедать, то всегда целой компанией, при этом никогда – в ресторан, предложенный Карен, а любые ее попытки завести разговор встречают холодным молчанием вне зависимости от темы. И хотя она понимала – все это потому, что они перед ней комплексуют и в ее отсутствие горячо ее обсуждают, но не могла избавиться от ощущения, что она лишняя, пятое, шестое, а то и седьмое колесо в телеге. И решила с ними не связываться, поэтому никогда не входила в родительский комитет и не бралась ни за что более серьезное, чем покупка одноразовых тарелок. Ее услуги явно никого не интересовали, в них не нуждались, и, как она предполагала, никто никогда не сказал ей спасибо.
Подозрения Карен подтвердились, когда накануне окончания начальной школы одна из мамаш позвала ее позаниматься вместе на велотренажере. Они уже подходили к залу на углу Восемьдесят третьей улицы и Третьей авеню, и тут попутчица как бы между делом предложила, чтобы Марк и Карен взяли на себя все расходы по организации похода на каток и торжественного выпускного обеда. Она с улыбкой объяснила Карен, что знает, насколько загружена их семья, но это самый простой способ участия в жизни школы. Они же не хотят поставить Хизер в неловкое положение, правда? Через полчаса после начала занятий у Карен зашкалил кардиомонитор, считывающий пульс, и она покинула зал в состоянии, оказавшемся, как она потом узнала, полноценной панической атакой.
Новую дистанцию, установленную Хизер, Карен переживала в одиночку. Даже ее собственная мать только посмеялась и сказала, все будет в порядке. Поэтому после краткого курса психотерапии, который предсказуемо вылился в раздражающее обсуждение ее собственного детства, Карен стала злой и мрачной. Она начала провоцировать дочь, меняя для нее правила и избыточно наказывая, отбирая деньги и даже передразнивая ее односложные ответы. В конце концов в один из вечеров, когда Карен не разрешила Хизер ночевать у подруги из-за того, что пошел снег, та встала в дверях спальни Карен и заявила: «Я знаю, ты не хочешь, чтобы у меня были друзья, потому что у тебя самой их нет и ты боишься, что я тебя брошу». Проговорив это, она развернулась и ушла. Способность Хизер проникать в чужую душу тоже развилась и достигла опасной остроты.
Карен перестала спать и ворочалась без сна в одиночестве, так как Марк окончательно перебрался на диван в гостиной. Она переживала, вспоминая, как маленькая дочка забиралась к ним в постель, в испарине от температуры или рыдая от приснившегося кошмара, как она шептала себе под нос, передвигая по одеялу кукол. Однажды в Центральном парке они пили кофе со льдом в ресторанчике недалеко от пруда с игрушечными парусниками. Карен уронила сумку с покупками, и они рассыпались по цементному полу. Пара молодых французов-туристов бросилась помогать, а Хизер сказала: «Большое вам спасибо. Моя подруга немного неловкая». Карен это так взволновало, что Хизер побледнела, испугавшись, что непоправимо обидела мать. Господи, Хизер была так красива, а Карен была там ради нее, но позволяла дочке считать себя независимой. Никто не засмеялся, и, слава богу. Хизер была скромной девочкой, потому что излишнее внимание портит людей. И только теперь Карен поняла: все проблемы оттого, что единственное, чего ей хотелось, – это чтобы Хизер стала ее подругой.
Да, Карен была в отчаянии от безвозвратной утраты всего, что когда-то имела, однако больше всего страдала оттого, что плоды ее тяжких трудов достались мужу, который еще и преувеличивал собственные разногласия с дочерью, притом что на самом деле Марк и Хизер получали явное удовольствие от общества друг друга, от совместного кофе, шопинга и предоставленной дочке полной свободы.
Настоящие проблемы у Брейкстоунов начались, когда глава некоего хедж-фонда с женой и двумя сыновьями приобрел пентхаус над ними. Новые жильцы намеревались целиком перепланировать помещение и установить желоб для сброса строительного мусора в контейнеры у окна своей будущей кухни, возместив соседям часть полугодовой квартплаты. Правление кондоминиума, всегда такое консервативное, на этот раз предложило новому щедрому жильцу компромиссное решение, на которое глава хедж-фонда сразу согласился, выразив готовность провести заодно косметический ремонт фасада. Соседи, встречаясь в лифте, делились подозрениями, окрашенными завистью. Тем не менее, через несколько недель здание покрылось лесами и большинство жильцов решили временно переехать.