Хизер превыше всего

Ассортимент хозтоваров не изменился, и контакты Бобби с женщинами-покупательницами сводились к их пристальному разглядыванию, пока они искали лампочки или шпатлевку. С высоты своего насеста на автопогрузчике он наблюдал, как они бродят по проходам между рядами явно в поисках мужчины и никак не могут найти то, что бы их устроило, – веревку, или перчатки, или его, Бобби. Он вел себя хорошо, никогда не пытался выйти вслед за одной из них за пределы парковки, и ему вполне хватало того, что он слонялся в своем привычном районе, перебегал дорогу между автомобилями или лежал у реки, грубо овладевая этими женщинами в воображении.

В Гаррисон переехали учителя и художники, поэтому теперь Бобби опасался только, как бы дома его не ограбил один из торчков. Свои 2300 баксов он хранил за подкладкой пальто. Он всегда носил его и даже брал с собой в ванную, когда принимал душ. Иногда, раздевшись и включив воду, он пересчитывал банкноты и представлял себе, как переедет туда, где будут девушки, а не только геи и старые поляки, и на этом новом месте он, глядишь, купит машину и снимет комнату с маленьким холодильником, в котором будут охлаждаться его напитки, пока он смотрит телик.

В середине июля после мощной грозы установилась страшная жара с такой высокой влажностью, что даже растения поникли. Теперь его привычка всегда оставаться в пальто стала выглядеть слишком подозрительно. Однажды сожитель матери прокрался ночью в его комнату и бил Бобби кулаком по голове до тех пор, пока его сон не перешел в обморок. Бобби проснулся сутки спустя мокрый как мышь, с кружащейся головой, прогуляв работу, и с трудом добрел до кухни, где нашел одурманенную наркотиками мать с синяком под глазом и двухдневной дозой наркоты, зажатой в кулаке, – это было все, что осталось от ее сожителя. Она настолько плохо ориентировалась в происходящем, что, несмотря на головную боль, Бобби сумел вколоть ей весь героин, дождаться, пока она забьется в судорогах и отключится, после чего уложил в ванну с водой и поджог дом, затащив в гостиную включенный мангал.

Лежа на койке в отделении скорой помощи, Бобби рассказал полицейским, как очнулся в доме, наполненном дымом, после того как его страшно избил и ограбил сожитель матери. Полицейским не раз доводилось иметь дело с тем и другой, поэтому они пришли к выводу, что такой финал был неизбежен. В полицию Бобби решил не обращаться, что помогло инспектору организовать его переезд из соображений безопасности. Бобби теперь поумнел, не стал рассказывать инспектору, что мечтает убить сожителя матери, и не похвастался, что случившееся дало ему возможность возродиться из пепла.

* * *

Заметив, что к тринадцати годам Хизер стала выше, стройнее и у нее наметилась грудь, Карен решила действовать на опережение. Она повела дочь покупать бюстгальтеры, заново переживая свои подростковые годы и делясь с ней мудрыми мыслями о том, что эти перемены – к лучшему. Стоя за прозрачной занавеской для душа, отделявшей примерочную в магазине белья мадам Ольги, они хохотали, словно две подружки, пока иностранка разглаживала чашки и подтягивала бретельки, проверяя, идеально ли сидит бюстгальтер. Карен даже приобрела для Хизер подарочный сертификат, чтобы та могла, когда понадобится, самостоятельно покупать новое белье, не таская за собой старушку-мать.

Хизер подарили мобильный телефон, разрешили возвращаться домой позже и даже свозили в Филадельфию на грохочущий и пропахший наркотиками рок-концерт. Однако великодушие родителей, думала Карен, вместо того, чтобы предупредить подростковый бунт дочери, его как раз спровоцировало, – поскольку уже несколько недель спустя произошел мощный взрыв. Хизер отказалась выполнять свои обычные обязанности, не отвечала на мобильный, нарушала комендантский час, таскала косметику, а гигиеническими процедурами сперва пренебрегала, а затем начала принимать душ по два раза в день.

За последний год Хизер научилась пользоваться своим новообретенным могуществом: она забросила все дополнительные занятия и так часто пропускала мимо ушей слова матери, что Карен даже отвела ее к ЛОРу. Однажды вечером, схлопотав выговор за то, что ужинает с болтающимися на шее наушниками, Хизер спокойно ушла в свою комнату, захлопнула дверь и с тех пор замкнулась в молчании. Все разговоры свелись к минимуму, и отныне ее комментарии на любую тему – о погоде, выборах, и даже пересоленном супе – умещались в одно слово.

Это молчание пугало Карен. Еженощный просмотр дочкиного телефона не помог. О том, что у Хизер начались месячные, Карен узнала, только найдя коробку тампонов под раковиной в гостевой ванной, и сообразила, что подготовленная ею душещипательная речь о радостях будущего материнства и любви в браке явно устарела и остается только поделиться практическими советами, в частности, объяснить дочери, что не стоит бросать использованные средства в унитаз.