Хижина дяди Тома

Люди на ухо передавали друг другу, что по ночам в доме слышится шум шагов, кто-то спускается вниз по лестнице и бродит по всему дому. Напрасно запирали на замок верхний этаж. У призрака был, по-видимому, второй ключ, или он пользовался старинной привилегией всех привидений — проникал сквозь замочную скважину и разгуливал по дому так свободно, что это хоть кого могло привести в отчаяние.

Знатоки расходились в своих суждениях о внешности привидения. Негры, так же, впрочем, как и белые, имеют обыкновение зажмуривать глаза и прикрывать голову одеялом или любой подходящей для этого одеждой, как только мелькнет хоть какое-нибудь подобие привидения.

Возможно, что именно поэтому во всех хижинах по-разному рисовали портрет привидения. Хоть подлинность каждого из них и была подтверждена уверениями и клятвами, все же, как часто случается с портретами, ни один не походил на другой. Впрочем, я ошибаюсь: один признак, неотъемлемый для любого привидения, упоминался всеми, а именно — длинный белый саван, заменявший призраку одежду. Эти бедные, невежественные люди не были знакомы с историей и не могли знать, что все подробности этого костюма подтверждены даже авторитетом великого Шекспира, который сказал:

И мертвые в саване белом
По улицам Рима бредут…

Как бы то ни было, но у нас есть особые основания верить тому, что в час, положенный для привидений, какая-то высокая фигура, укутанная в белое, разгуливала по дому Легри, открывала двери, беспрепятственно бродила по комнатам. Она то появлялась, то исчезала, скользила вверх по пустынной лестнице, скрывалась на чердаке, а между тем утром двери оказывались запертыми и закрытыми крепко и основательно.

Отзвуки этих разговоров достигали до слуха Легри. Чем тщательнее старались скрыть от него происходящее, тем сильнее было впечатление, которое на него производили эти слухи. Он стал больше пить, постоянно бывал пьян, ругался еще грубее, чем раньше, но только днем. Ночью ему снились сны, и сны эти делались все менее приятными.

В ночь, последовавшую за погребением Тома, он отправился в ближайший город, чтобы как следует напиться. Вернулся он поздно, запер дверь комнаты и даже заставил ее стулом. Он поставил у изголовья лампочку и положил рядом с собой пистолет. Вынув ключ из замочной скважины, он улегся в постель и уснул.

Он был утомлен и некоторое время спал крепко. Затем сквозь сон он ощутил приближение чего-то неизъяснимо страшного. По комнате скользила какая-то тень. Легри почудилось, что он узнает саван своей матери, но им размахивает Касси. Нет, она одета в этот саван, она показывает его Легри. Он слышал неясный шум, стоны и плач. Он понимал, что спит, и делал нечеловеческие усилия, чтобы проснуться. Это ему наполовину удалось. Он знал, что дверь раскрыта, но не в силах был шевельнуть ни ногой, ни рукой. Наконец он сразу, рывком, обернулся. Дверь была действительно раскрыта. Он видел руку, которая погасила лампу.

Луна была скрыта облаками и туманом, и все же он видел нечто белое, скользившее по комнате. Он услышал шуршание савана, облекавшего привидение. Привидение остановилось у его изголовья. Сильная рука трижды коснулась его руки, и чей-то голос почти шепотом трижды произнес: «Идем! Идем! Идем!» Легри от страха вспотел. Затем — он не знал, когда и как это случилось, — видение исчезло. Вскочив с кровати, Легри бросился к двери. Она была заперта на ключ. Легри лишился чувств.

С этой ночи он запил, как никогда. Он пил с яростью, с бешенством, беспросыпно.

Вскоре по всей округе распространился слух, что Легри заболел, затем — что Легри при смерти. Его невоздержанность привела к страшной болезни. Никто не в силах был глядеть на его предсмертную агонию: он кричал, плакал, ругался. От рассказов о том, что ему мерещилось, кровь застывала в жилах. У его ложа стояла фигура женщины и неумолимо твердила: «Идем! Идем! Идем!»

По странной случайности, в ту ночь, когда видение явилось ему в последний раз, утром все двери дома оказались широко раскрытыми. Кое-кто из негров утверждал, что они видели, как между деревьями аллеи скользили две женские фигуры, укутанные в белое, и что они скрылись в направлении большой дороги.

Всходило солнце. Касси и Эмелина остановились на поросшем деревьями холме вблизи города.

Касси, по обычаю испанских креолок, была вся в черном. Маленькая шляпка и густая черная вуаль полностью скрывали ее лицо. Обдумывая план побега, она заранее распределила роли: она разыграет госпожу, а Эмелина служанку.

Остатки некогда роскошного гардероба и то, что сохранилось из ее драгоценностей, позволяли ей одеться в соответствии со взятой на себя ролью.

Беглянки остановились в пригородной гостинице. Там Касси приобрела чемодан и наняла человека, который нес его за нею. В городе она наняла еще носильщика, который вместе с Эмелиной нес ее покупки. Все принимали ее за путешествующую аристократку.

Первый, кого она встретила в городской гостинице, был Джордж Шельби, ожидавший здесь парохода.