Хижина дяди Тома

— Разумеется, сделаю, бедный мой мальчик, — произнес старик со слезами на глазах. Голос его дрожал.

— Скажите ей, — продолжал Джордж, — чтобы она перебралась в Канаду — это последний мой завет ей. Скажите ей, чтобы она вырастила нашего мальчика свободным человеком. Тогда ему не придется переносить тех страданий, которые перенес я. Передайте ей это, мистер Вильсон.

— Хорошо, Джордж, я все передам ей. Но я уверен, что ты не погибнешь. Выше голову! Будь мужественен. Ты славный парень. Уповай на божью милость, Джордж. От всей души желаю тебе, чтобы ты добился… добился… Да, желаю тебе это…

— Есть разве бог, на которого можно возлагать надежды? — сказал Джордж с такой горячностью, что слова замерли на устах старика. — То, что мне пришлось видеть в жизни, заставило меня не раз усомниться в том, существует ли бог. Вы, белые христиане, не знаете наших мыслей. Для вас бог, может быть, есть, для нас его нет.

— Мальчик мой, мальчик, не давай волю таким мыслям! — воскликнул старик, готовый разрыдаться.

— Благодарю вас за все, — произнес Джордж, — благодарю за то, что вы так говорили со мной. Я буду всегда помнить вас.

Глава XII Своеобразные картины из области дозволенной законом торговли

Мистер Хеллей и Том продолжали свой путь, погруженные каждый в свои размышления.

Любопытная вещь — разница в мыслях у людей, сидящих друг подле друга: люди едут в повозке, сидят рядом на одном и том же сиденье, у каждого из них одинаковые органы чувств, одни и те же картины проносятся перед их взорами… А между тем как глубоко различны их думы!

Вот хотя бы, к примеру, мистер Хеллей. Он размышляет о росте Тома, о ширине его груди, о цене, которую можно будет за него выколотить, если ему удастся сохранить его таким же упитанным и в таком же хорошем состоянии до продажи. Он думает о том, из скольких голов будет состоять стадо, которое он выведет на аукцион, размышляет о рыночной цене на мужчин, женщин и детей и о разных других вещах, связанных с его торговыми делами. Затем он не без самодовольства вспоминает о своем человеколюбии, о том, что многие другие его собратья по ремеслу надевают своим неграм кандалы на ноги и руки, а он, Хеллей, довольствуется только ножными кандалами. Вот он оставил Тому руки свободными… Правда, до тех пор, пока он будет вести себя как следует. И Хеллей вздыхает о людской неблагодарности.

Он даже задает себе вопрос: достаточно ли Том оценил его доброту? Ведь сколько раз его обманывали негры, с которыми он хорошо обращался. Просто удивительно, как это он, несмотря ни на что, сохранил такое мягкосердечие!

Вытащив из кармана несколько газет, Хеллей занялся просмотром объявлений. Он не отличался особой грамотностью и поэтому имел обыкновение читать вполголоса, чтобы уши его могли проверить то, что читали глаза. Так, вполголоса, прочел он и следующее объявление:

АУКЦИОН

На основании постановления суда во вторник, 21 февраля, в городе Вашингтоне, штат Кентукки, поступят в продажу с аукциона негры, имена которых перечислены в прилагаемом списке:

Агарь — 60 лет,

Джон — 30 лет,

Бен — 21 год,

Саул — 25 лет,

Альберт — 14 лет.

Вырученная сумма идет в погашение долгов и на удовлетворение кредитов и наследников мистера Джоссе Блэтчфорда, эсквайра.

Подписали: Сэмюэль Морри,

Томас Флинт —

душеприказчики.

— Нужно будет взглянуть, — произнес Хеллей, за неимением другого собеседника обращаясь к Тому. — Вот видишь, Том, у меня подберется неплохая компания, которую я присоединю к тебе… чтобы тебе не было скучно. Нет ничего лучше доброй компании. Согласен со мной? Итак, мы прежде всего поедем прямехонько в Вашингтон. Там я помещу тебя в тюрьму на время, пока справлюсь с делами.

Том принял это приятное известие с невозмутимым спокойствием. Ему хотелось только знать, у многих ли из этих несчастных были жены и дети и переживали ли они разлуку с ними так же тяжело, как он. Нужно признаться, что обещание Хеллея посадить Тома в тюрьму не произвело особенно отрадного впечатления на человека, который всегда гордился своим безупречным поведением. Другое дело, если б он принадлежал к высшим кругам; тогда, возможно, он и не придал бы этому такого большого значения.

День прошел, и к вечеру Хеллей и Том удобно устроились в Вашингтоне: один — в гостинице, другой — в тюрьме.

На следующий день, около одиннадцати часов утра, у входа в здание суда собралась большая толпа народа. Одни курили, другие жевали табак, одни сплевывали, другие разглагольствовали, в зависимости от своих вкусов и привычек.