Хижина пастыря

Я открыл ставни, впустил в хибару воздух и свет. Обулся и пошел за хворостом. Дерева валялось много – усохшая мульга, кусочки старого эвкалипта. Когда дров набралось достаточно для одной ночи, я выломал ветку с листьями и, как смог, вымел из лачуги мышиное дерьмо. Уже под конец обнаружил за дверью метлу и решил завтра прибраться как следует.

Я подготовил дрова в печке, но поджигать не стал. Высыпал все из рюкзака на пол, разложил перед собой. Открыл коробку с патронами. Отсоединил от «браунинга» магазин, зарядил. Положил карабин и магазин на стол из ящиков, сам уселся в дверном проеме на стул без спинки. Есть шанс, что в сумерках явятся кенгуру. Если правильно разыграть карты, то до темноты я раздобуду свежее мясо.

Однако из буша никто не выходил. Кенгуриные норы оставались пустыми и неподвижными, как картинка.

Когда совсем стемнело, я развел огонь в печке и съел последний апельсин. Голод не исчез. Вот к чему приводят мысли о свежем мясе. Однако я не унывал. Знал – животные тут есть. Просто я их немного напугал, но они не устоят перед запахом воды в баке. Подождем до завтра.

Я поддерживал огонь, пока не кончились дрова. Не мерз, просто с костром чувствовал себя не так одиноко. Потом я загасил его и лег.

Я был страшно усталым и одновременно счастливым, но спать не мог. Сперва мешал твердый пол. Потом начались рези в животе. Голодные боли? Ни фига подобного! Какое-то время я корчился и ерзал. Лезть в потемках в грязный и вонючий сортир? Нет уж, спасибо. Я натянул ботинки. Когда терпеть дальше уже не смог, выбежал на улицу и сел под звездами. Господи, ну и звуки! И ощущения… Полночи я мотался туда-сюда и гадил, точно утка. Сперва боялся отходить далеко от хибары. Позже радовался, если успевал выскочить за двери.

И вычислял. Солнечный удар? Вызывает рвоту, а не понос. Еда? Тоже нет, потому что еда у меня давно закончилась. Оставалась вода. Я и не подумал заглянуть в бак, сразу начал пить. А там могло плавать что угодно. Дохлый поссум. Или ворон, который решил стать лебедем. Что бы это ни было, оно прочистило мои внутренности, будто шомпол. К рассвету задница горела огнем – хоть свечу зажигай.

В общем, в первое утро в лагере старателей я почти ничего не делал. В основном дремал. И дергал во сне руками-ногами, как собака. Тупо отлеживался после вчерашней беготни.

Днем я залез на подставку, заглянул в бак. Без фонаря ничего не увидел. Все равно решил кипятить воду. Порадовался покореженной кастрюльке.

В животе урчало до самой темноты, хотя уже почти не резало. Я опять умирал от жажды, но пил по чуть-чуть, изредка делал крошечный глоток из бутыли. Наконец у меня появились силы набрать дров и почистить во всех местах, где я нагадил. А их было много, уж поверьте.

В сумерках возле нор возник кенгуру. Выступил из буша, дальше не двинулся. Я шагнул в дверной проем, взвел «браунинг», тихо-тихо. Вот только ведущим у меня был подбитый глаз. Пока я приспособился к прицелу здоровым глазом, прошла секунда-другая, которая все и решила. Кенгуру оказался очень шустрым. Поднял голову, недовольно принюхался. Он, наверное, ощущал мой запах повсюду. Крупный зверь, плечистый, ушастый. И хитрый, явно здесь не впервые. Думаю, он чуял не только запах, но и мое присутствие. На миг кенгуру замер, подрожал, потом резко повернулся и нырнул за огромные земляные кучи. Все, привет.

Лишь в тот голодный вечер до меня наконец дошло, почему Гондон перестал охотиться. Не из-за истории с кониной. И даже не из-за белой горячки, в которую он впадал по пьяни. Из-за глаза. Правого. Ведущего глаза Гондона. Как раз после неудачной погони за мухой он и возненавидел охоту. Я немножко расстроился, что не понял этого раньше. Не люблю чувствовать себя дураком.

В общем, дела мои обстояли не очень. Я так же хотел есть, как вчера. И чувствовал такую же слабость. Но еще брыкался. У меня была вода, если я не забывал ее кипятить. Была крыша над головой. Минимальный набор для выживания. Я рискнул – и поймал удачу. Дальше следовало все хорошо обдумывать. Быть терпеливым. Сохранять спокойствие.

В ту ночь у огня я мастерил котелок из консервной банки из-под фасоли и мотка проволоки. Работа отвлекала от мыслей о еде. Кроме того, мне нужно было побольше емкостей для кипячения. Проволочную ручку я прикручивал уже в полусне.

Иногда в конце дня опускаешь голову на подушку и понимаешь – ты настолько вымотался, что снов не будет. Слишком устал, чтобы переживать. Слишком обессилел, чтобы порождать ночные кошмары. И вот это – тоже пять минут милости с небес.