Хлад

Всегда ненавидел последний урок, особенно когда его вел Яков Ефимович Старохватов, учитель истории, отличающийся невероятным занудством и дотошностью. А еще вредностью характера и общей нелюбовью к ученикам, которых всех до одного считал нерадивыми разгильдяями, годными лишь для уборки улиц и вывоза мусора.

— Итак, перед тем, как приступить к теме нового урока, проверим домашнее задание, — рассеяно буркнул старенький, но еще крепенький учитель, быстро поведя рукой по журналу, проверяя присутствующих.

В отличие от коллег, он никогда не проводил перекличку, быстро, но цепко охватывая взглядом весь класс, мгновенно отмечая отсутствующих. Никто толком не знал, откуда у него было умение запоминать фамилии, соотнося их с лицами, но стоило отдать должное, за годы работы в школе-интернате Яков Ефимович ни разу не ошибся.

— Где Мальцева? — единственная отсутствующая была быстро вычислена, соответствующая метка тут же была проставлена в журнале.

— Болеет, лежит с температурой, — бодро ответила староста, поднимаясь со стула.

По лицам сидящих в классе скользнули кривые ухмылки. Мальцева, известная своей ленью, часто сказывалась больной, отлеживаясь в комнате. Благодаря нехитрой взятке в виде плитки швейцарского шоколада, присылаемого богатыми, но чересчур занятыми родителями, она легко могла подкупить медсестру из медблока, и та с готовностью подтверждала диагноз, освобождающий от занятий.

Сладкоежка медсестра для многих играла роль доброй феи, когда учеба вставала поперек горла. Все об этом знали и пользовались. Кто-то даже говорил, что руководство школы в курсе, но намеренно не реагирует, оставляя лазейку ученикам. Наверху понимали: если сильно закручивать гайки, то однажды резьба не выдержит и тогда начнутся проблемы.

— Болеет, говоришь, — протянул Яков Ефимович с нехорошей улыбкой.

Сразу стало жаль Мальцеву. Старохватов, за мелочность и деспотизм прозванный в интернате Мелковхатом, обожал наказывать провинившихся, придумывая для наказания самые изуверские способы. Например, писать контрольные, проверяя материал не за прошедшую четверть, а за целое полугодие. Причем наказываемые до последнего момента не знали, что им предстоит контрольная, и специально отсаживались учителем на последнюю парту с одним листком бумаги и карандашом.

— Ну что ж, раз, говоришь, заболела, то заболела, — Яков Ефимович махнул рукой, позволяя старосте сесть. — Мальцевой обязательно передай, что я с нетерпением жду ее на следующем уроке.

Ну все, попала идиотка, не могла выбрать другой день для «болезни». История была два раза в неделю, и в отличие от других учителей, часто спокойно смотрящих на отсутствие на уроке, Мелкохват обязательно потом припоминал прогул. И неважно, будь даже причина для отсутствия серьезная, когда вернешься, будь готов к внезапным тестам и контрольным.

— Сволочь, — тихо пробормотал сидящий впереди парнишка со смешными вихрами ярко-рыжего цвета.

Его звали Вадик Чеботарев, и все знали о его тайной влюбленности в Мальцеву. К разочарованию рыжего, стильная красотка предпочитала другого склада парней, игнорируя зажатого зубрилу.

Говорили, отец Вадика владел сетью автосалонов и что когда жена умерла, с удовольствием избавился от нелюбимого сына, отправив того в интернат. За что Вадик искренне ненавидел отца и каждый год на сэкономленные на личное содержание деньги ездил на могилу матери, преодолевая триста километров, всегда беря с собой букет фиалок.

А еще Вадик был противоестественно честным, никогда не врал, был сдержан в общении и почти никогда не ругался. Обозвать старика Мелкохвата сволочью было, пожалуй, максимум, на что он был способен.

Именно за это он мне нравился, а еще за невероятное упорство в учебе и отсутствие привычки лезть в чужие дела. Как и я, он в какой-то мере был одиночкой, старался держаться подальше от компаний и никогда не напрашивался на дружбу. Это в нем импонировало.

— Итак, на прошлом уроке мы проходили причины, повлиявшие на сохранение удельных княжеств в составе Союза, и роли отдельной личности, пытавшейся повлиять на сложившееся положение вещей. Попытка внести общую идеологию через установление единой религии князем Владимиром закончилось для него трагически. Что, однако, позволило остальным князьям заявить о правах на вольности и в дальнейшем продолжать вести независимую политику в рамках заключенного ранее договора о Союзе. Подробности этого события сейчас нам расскажет… — Яков Ефимович начал нарочито медленно вести ручкой по списку в журнале.

Все затаив дыхание следили за кончиком, скользящим, едва не касаясь бумаги. Никому не хотелось идти под расстрел дополнительных вопросов, которые обязательно прозвучат.

— А к доске у нас пойдет… — намеренно тянул старый хрен, с садистским удовольствием наслаждаясь моментом. — Пойдет… Андрей Ковалевский.

Класс шумно выдохнул, я скривился. Не повезло.

Старик ехидно уставился на меня.

— Ну что же ты ждешь, Андрей? Вперед, класс ждет.