– Вы понимаете, что я имею в виду.
«Разные» глаза Хикока обратились к окну комнаты свиданий; его лицо, опухшее, бледное, как кладбищенская лилия, мерцало в слабом зимнем свете, льющемся через загороженное решеткой стекло.
– Бедная женщина. Она написала начальнику и спросила его, нельзя ли ей в следующий раз поговорить с Перри. Она хотела услышать от самого Перри, как он убил тех людей и что я не стрелял, а стрелял только он один. Остается только надеяться, что нас когда-нибудь будут судить заново и Перри скажет правду. Только я в этом сомневаюсь. Он просто решил, что мы с ним должны уйти вместе. Спиной к спине. Это неправильно. Многие убийцы никогда и не сидели в камере смертников. А я никого не убивал. Если у тебя есть пятьдесят тысяч долларов, ты можешь перебить половину Канзас-Сити и только посмеиваться, ха-ха. – Внезапная усмешка стерла его горькое негодование. – О-хо-хо. Опять я о нем. Старый плакса. Вы думали, что я уже успокоился. Но как Бог свят, я бы все отдал, чтобы поквитаться с Перри. Он такой брюзга. Такой двуличный. Так ревнует к каждому письму, что я получаю, к каждому посетителю. К нему никто никогда не приходит, кроме вас, – сказал он журналисту, который одинаково хорошо знал Хикока и Смита. – И еще адвокат. Помните, когда он лежал в больнице? Прикидывался голодающим? Его папаша прислал открытку. Так вот, начальник написал Перриному папаше, что он может приезжать в любое время. Но он так и не появился. Не знаю. Иногда мне становится жалко Перри. Похоже, он один из самых одиноких людей на земле. Ну и черт с ним. Сам виноват.
Хикок вытянул из пачки «Пэлл-Мэлл» новую сигарету, наморщил нос и сказал:
– Я пробовал бросить курить. Потом подумал: а что это изменит? Если повезет, я заработаю рак и оставлю законничков с носом. Некоторое время я курил сигары Энди. Наутро после того, как его повесили, я проснулся и позвал его: «Энди!» – как обычно. Потом вспомнил, что он уже на пути к Миссури. С тетей и дядей. Я выглянул в коридор. В его камере делали уборку, и все его барахло было сложено в кучу. Матрац с его койки, его тапочки и альбом для вырезок со всеми съедобными картинками – он называл его холодильником. И эта коробка. Сигары «Макбет». Я сказал охраннику, что Энди оставил их мне. На самом деле я их так и не скурил. Не знаю, как у Энди, а у меня от них начинался понос.
– Ну что сказать насчет высшей меры? Я не против смертной казни. Это месть, но что плохого в мести? Наоборот. Если бы я был родственником Клаттеров или любого из тех, кого пришили Йорк с Латамом, я бы не мог покоиться с миром, пока убийца не прокатился на Больших Качелях. Эти люди, которые пишут письма в газету… В одной топикской газете на днях появилось сразу два – одно даже от пастора. Пишут, что на самом деле весь этот суд не более чем фарс; почему, дескать, эти сукины дети Смит и Хикок, которых давно пора вздернуть, до сих пор проедают деньги налогоплательщиков? Что ж, я их понимаю. Они бесятся из-за того, что не могут получить что хотят – мести. И я постараюсь сделать все, чтобы не получили. Я одобряю повешение. Но только пока меня самого не вешают.
Но все же его повесили. Прошло еще три года, и в течение тех лет два исключительно квалифицированных адвоката из Канзас-Сити, Джозеф П. Дженкинс и Роберт Бингам, сменили Шульца, который был отстранен от этого дела. Дженкинс и Бингам были назначены федеральным судьей и работали без гонорара, но были твердо уверены, что ответчики стали жертвами «чудовищно несправедливого суда». Они подавали многочисленные апелляции во все судебные инстанции, и таким образом их клиенты трижды избежали назначенной даты: 25 октября 1962 года, 8 августа 1963 года и 18 февраля 1965 года. Адвокаты заявили, что их клиенты были несправедливо осуждены, потому что им не были назначены защитники до того, как они признались и отказались от предварительных слушаний; они не получили должной защиты на суде, были осуждены с помощью свидетельств, добытых без ордера на обыск (дробовик и нож, взятые из дома Хикока), и несмотря на то, что общественное мнение «активно пропагандировало идеи, наносящие ущерб обвиняемым», им не было предоставлено право изменить место проведения суда.