Хладные легионы

Там, где в ночи тусклой полосой зажглась Лента и над морем распростерлось иллюзорное спокойствие, под которым скрывалась жажда странствий, – тихонько и нестройно плескались волны у свай и прерывисто поскрипывали, натягиваясь, причальные канаты, не позволявшие волнам унести суда. На одном конце набережной тихие пьянчуги притулились на сваленных в кучу рыболовных сетях, словно три баклана, бормоча себе под нос матросские песни и передавая друг другу флягу с вином. Рингил быстро проковылял мимо, и один из трех приятелей пьяно его поприветствовал, а двое других, более осмотрительных – или просто более трезвых, – на него шикнули. Дальше, в густой тени, которую отбрасывала стена таможни, он услышал пыхтение и гортанные ритмичные звуки: какому-то матросу отсасывали задешево. Кажется, во тьме даже собралась очередь.

Эрил, повиснув на перилах «Милости Королевы болот», курил криновый косяк. Увидев Рингила, он выпрямился, бросил сигаретку в щель между бортом и пристанью и сошел по трапу, кривясь от ухмылки. Рингил вскинул руку, предостерегая. Покачал головой.

– Лучше стой, где стоишь.

Улыбка сползла с лица Эрила. Он окинул взглядом темную пристань в поисках врагов и тихо спросил:

– Неприятности?

– Можно и так сказать. – Рингил потрясенно понял, что самое сильное из обуявших его чувств – не что иное, как смущение. – Скажи капитану, чтобы собрал команду и отчалил. Пришла пора уйти, как уходят контрабандисты.

– А наша пассажирка?

– В городе объявлен карантин по чуме, Эрил. Если вы прямо сейчас отсюда не свалите, они перекроют гавань, и уже никто не сможет удрать.

– Чума?.. – Наверное, во второй раз за все время знакомства Рингил увидел во взгляде Эрила неподдельный страх.

– Ага. Похоже, кое-кто из рабов был заражен.

Наемник из Братства все понял. Страх в его глазах сменился чем-то другим.

– Ты…

– Да. Похоже на то.

Наступило молчание, которое отдаляло их друг от друга, словно трап уже подняли и «Милость Королевы болот» двинулась прочь от берега.

Рингил заставил себя улыбнуться, но понял, что выглядит ужасно.

Эрил откашлялся.

– Мой двоюродный дядя в Парашале заразился в двадцать восьмом году. Говорят, выжил.

Рингил кивнул. У всех есть далекие дяди, которым посчастливилось пережить чуму. Это было дешевое и банальное утешение, фраза, которую произносят у постели больного, словно вручая ему потертое одеяло, которое и так собирались выкинуть.

– Ну да, – сказал он. – Такое бывает.

В маджакских землях, рассказывал Эгар, жертву чумы иной раз удавалось вырвать из когтей болезни, если племя находило – читай, в постоянной племенной суматохе степей, захватывало живьем в бою – подходящую замену, которой предстояло занять место изначального страдальца. Если парящему над больным духу чумы предлагали соответственно мужчину или женщину сравнимого статуса или крови, он забирал подношение и уходил прочь. Заболевший не просто выздоравливал, а делался сильнее, чем прежде. Часто такие люди становились вождями или даже шаманами. Подобные выздоровления, как правило, происходили в одночасье – а иной раз, если шаман пользовался благосклонностью Небожителей, и до того, как проводили обряд жертвоприношения.

«Хороший фокус, если удается его провернуть».

– Мой долг… – начал Эрил.

– Аннулирован. Я попросил тебя помочь швырнуть горящую головню в Эттеркаль, и это неплохо получилось. Хватит, больше не надо убивать работорговцев.

Головорез из Братства не сдержал проступившее на лице облегчение. Он взмахнул рукой, и жест вышел неуклюжим.

– Я… э-э-э… продал лошадей.

– Хорошо. Получил за них хоть полцены?

Эрил с преувеличенным гневом помотал головой.

– Не-а, отымели меня в зад. Всего триста монет за каждую, и это вместе со сбруей. Хозяин гостиницы – тот еще говнюк, даже во сне умеет удваивать выручку. Вот, держи.

Он достал кошель, шагнул было вперед, чтобы передать, и опомнился. Остановился на трапе, как вкопанный. Рингил кивнул и протянул к нему открытую руку.

– Все в порядке. Я еще не заразный.

Эрил поколебался, затем швырнул кошель через разделявшее их пространство. Это был хороший, сильный бросок: кошель точно перелетел через край причала. От веса и удара ладонь Рингила заныла.

Они стояли и смотрели друг на друга.

– Что ты собираешься делать? – наконец спросил наемник.

Рингил взвесил кошель в руке.

– Не знаю. Может, напьюсь. Не беспокойся обо мне, Эрил. Лучше ступай и пни капитана под зад. Поднимайте паруса, пока можно.

Сказав это, он отвернулся, потому что искушение в виде подгнившего от морской влаги края трапа, лежащего на причале, было слишком сильным. «Милость Королевы болот» возвышалась в четырех футах от набережной, и стремление пересечь этот символический зазор на пути к безопасности одолевало, словно криновая жажда. Промедлив еще немного, он бы так и поступил: попытался уговорами пробиться на борт, невзирая ни на что, заслонился бы от очевидной и безжалостной истины вымученными доводами, начал врать самому себе, как делали все: «…никакая не чума, лишь сильная простуда, закончится через пару дней, когда морской воздух прочистит голову…»

И все такое.