Хлеб и воля

Таково противопоставляемое нам возражение — как мы думаем, во всей его силе.

Оно, как читатель видит, входит в разряд тех доводов, которыми стараются оправдать существование государства, уголовного закона, судей и тюремщиков.

«В виду того, что есть люди — незначительное меньшинство,— которые не хотят подчиняться привычкам общежития», — говорят нам сторонники существования власти, «приходится сохранить государство, как бы дорого оно нам ни обходилось, приходится сохранить и власть, и суд, и тюрьму, несмотря на то, что эти учреждения становятся сами источниками всевозможных новых зол».

Мы могли бы ограничиться тем ответом, который мы много раз уже давали на вопрос о власти вообще: «чтобы избегнуть возможного зла, — говорим мы — вы прибегаете к средству, которое само по себе составляет зло ещё большее, и которое становится источником тех самых злоупотреблений которые вы хотите устранить. Не забывайте, что именно существование наёмного труда, т.-е. невозможность жить иначе, как продавая свою рабочую силу, создало современный капиталистический строй, недостатки которого вы начинаете признавать».

Мы могли бы заметить, кроме того, что рассуждение наших противников есть в сущности ничто иное, как защита существующего порядка. Современный наёмный труд вовсе не был создан ради устранения неудобств коммунизма. Его происхождение, как и происхождение государства и собственности, совершенно иное. Этого рода аргументы имеют, поэтому, не больше значения чем те, которыми стараются оправдать существование собственности и государства. Мы разберём, тем не менее, это возражение и посмотрим, в какой мере оно может быть справедливо.

Во-первых, если бы даже обществу, основанному на принципе свободного труда, действительно угрожала опасность со стороны тунеядцев, оно могло бы, несомненно, защититься от них, не прибегая ни к власти, ни к наёмному труду. Представим себе группу из нескольких добровольцев, соединившихся для какого-нибудь общего дела и ревностно работающих для него, — за исключением одного члена, часто пренебрегающего своими обязанностями. Неужели они из-за него распустят всю группу, или выберут какого-нибудь председателя, который будет налагать штрафы, или, наконец, заведут, как в французской академии наук, жетоны для раздачи присутствующим членам, по которым потом получают плату? Нет сомнения, что они не сделают ни того, ни другого, а просто скажут как-нибудь тому товарищу , поведение которого грозит благополучному ходу дела: — «Друг мой, мы очень охотно работали бы с тобою вместе, но так как ты часто не исполняешь своих обязанностей и относишься к делу небрежно, то нам приходится расстаться. Ищи себе других товарищей, которые бы примирились с твоей небрежностью!».

Это — такое естественное средство, что к нему и теперь прибегают повсюду, и во всех отраслях промышленности оно успешно конкурирует с всевозможными штрафами, вычетами и мерами надзора. Рабочий может являться на работу в положенный час, но если он работает плохо, если своею небрежностью или другими недостатками он мешает товарищам, если он с ними ссорится,— его выживают из мастерской. Обыкновенно, люди, мало знакомые с делом, думают, что доброкачественность труда на фабриках, поддерживается всеведущим хозяином и его надсмотрщиками; в действительности же, во всяком более или менее сложном учреждении, везде, где товар должен, прежде чем быть законченным, пройти через несколько рук, необходимые условия труда поддерживаются самими рабочими. Вот почему на лучших английских частных заводах так мало надсмотрщиков — несравненно меньше, в общем, чем на заводах французских, и несравненно меньше чем на тех английских заводах, которые принадлежат государству.

Здесь происходит то же самое, что и в деле поддержания в обществе известного нравственного уровня. Обыкновенно думают, что он поддерживается благодаря судьям и полиции, тогда как в действительности он существует, несмотря на их присутствие. «Чем больше законов, тем больше преступлений», говорили люди ещё задолго до нас.