Хлеб и воля

И если буржуазное общество гибнет, если мы находимся в настоящую минуту в тупике, из которого не можем выйти иначе, как разрушая топором и огнем учреждения прошлого, то это происходит именно оттого, что мы слишком много считали; оттого, что мы приучили себя давать только с целью получить; оттого, что мы захотели сделать из общества коммерческую компанию, основанную на приходе и расходе.

Коллективисты, впрочем, знают это и сами. Они смутно понимают, что никакое общество не могло бы просуществовать, если бы оно строго провело до конца свое правило <каждому по его делам>; они тоже понимают, что потребности личности — мы не говорим о капризах — не всегда совпадают в ее делами. Так, например, Де Пап пишет:

<Этот чисто индивидуалистический принцип будет, впрочем, смягчаться общественным вмешательством в дело воспитания детей и молодых людей (включая сюда пищу и все их содержание) и в дело общественной организации помощи калекам и больным, пенсий для старых рабочих и т. под.>.[54]

Они понимают, по–видимому, что у сорокалетнего человека, отца троих детей, больше потребностей, чем у двадцатилетнего юноши; что женщина, которая кормит ребенка и проводит около него бессонные ночи, не может делать столько же дел, как человек спокойно выспавшийся. Они понимают, по–видимому, что люди — мужчины или женщины — изнуренные, может быть, на службе обществу, могут оказаться неспособными сделать столько же <дел>, как те, которые получали свои <чеки>, занимая привилегированное положение государственных статистиков.

Поэтому они спешат смягчить свой принцип. <Конечно, — говорят они, — общество возьмется кормить и воспитывать детей, будет помогать старикам и больным! Конечно, потребности послужат в данном случае мерилом издержек, которые возьмет на себя общество, чтобы смягчить свое основное правило <каждому по его делам>.

Одним словом, получается опять–таки благотворительность! Все та же христианская благотворительность, но на этот раз организованная государством. Стоит только усовершенствовать воспитательные дома и организовать страхование от старости и болезни — и основной принцип смягчен! Все та же система: <Сначала ранить, а потом лечить!> Таким образом, начав с отрицания коммунизма и с насмешливого отношения к принципу <каждому по его потребностям>, они, эти великие экономисты, в конце концов замечают, что забыли–таки одну вещь, а именно — потребности производителей. Они спешат их признать. Но только оценивать эти потребности должно государство; государство должно проверять, соразмерны ли они с делами каждого? Подать ли милостыню или нет?

Государство, стало быть, возьмет на себя благотворительность — призрение хромых и слепых нищих, а от этого до английского закона о бедных и до английских рабочих домов, т. е. тюрем для неимущих, — всего один шаг. Ведь и то безжалостное современное общество, против которого мы возмущаемся, тоже оказалось вынужденным смягчить свой индивидуализм; оно тоже должно было сделать некоторые уступки в направлении коммунизма и точно так же в форме благотворительности: оно так же завело воспитательные и <рабочие дома>!

Оно точно так же раздает дешевые обеды — из боязни, как бы голодные не разграбили его лавок. Оно так ж> устраивает больницы, очень часто плохие, по иногда и великолепные, чтобы помешать распространению заразных болезней: неравно и сам заразишься! Оно так же оплачивает сначала часы труда, а затем берет на себя воспитание детей тех, кого довело до крайней нищеты. Оно так же принимает во внимание потребности и делает это в форме Казенного Попечительства о Бедных.

Бедность послужила, как мы видели, первым источником обогащения; она создала первого капиталиста. В самом деле, ведь прежде чем явилась та <прибавочная стоимость>, о которой так любят говорить экономисты, нужно было, чтобы существовали голодные бедняки, которые согласились бы продавать свою рабочую силу. Их бедность сделала возможным существование богатых. И если нищета так сильно развилась к концу средних веков, то это благодаря тому, что завоевания и войны, последовавшие за образованием государств и обогащением вследствие эксплоатации Востока, порвали связи, существовавшие раньше между городом и деревней, и выбросили из города деревенскую нищету, которую аксплоататоры могли запрячь в наемный труд.

Неужели же это самое начало должно явиться теперь результатом революции? И неужели мы назовем этот жалкий результат именем <социальной революции>, — этим именем, дорогим для всех голодных, приниженных и оскорбленных?

Нет, этого не будет! В тот день, когда старые учреждения начнут падать под ударами пролетариев, раздадутся голоса, требующие <хлеба>, убежища и довольства для всех!