Хлеб печали

Отсюда ей хорошо было видно место казни, и Матильда заметила среди слуг внизу высокую фигуру любовника графини. Губы у него были плотно сжаты, а лицо казалось неожиданно старым, когда он поворачивался к Матильде. Он коротко отдавал какие-то приказы, указывая бумагой, свернутой в рулон, на деревянный столб, вокруг которого лежал хворост, много хвороста. Столько приносили дедовы слуги, чтобы топить их дом целую неделю.

Толпа неожиданно заволновалась и расступилась, как волны Чермного моря перед Моисеем. Серый осел со звездочкой на лбу тащил телегу на двух колесах, по бокам которой шли четверо стражников. В телеге сидела связанная и сгорбившаяся старуха, и ветер трепал ее волосы, заплетенные в толстую косу. Рубаха была на ней засаленной, такой серой, что Матильде показалось, что это просто мешковина. Из толпы в старуху полетел камень и попал ей в спину, однако стражники с бранью вытащили негодяя из толпы, и пары ударов кнутом хватило, чтобы преподать всем урок смирения. От удара ведьма лишь больше сгорбилась; ее голова была опущена так низко, словно она желала рассмотреть каждую соломинку на дне телеги.

Матильда вдруг подумала о том, как обжигалась и как это было больно, и как дед мазал ей палец топленым маслом и сметаной. Если люди чувствуют боль сильнее, чем она, то им и умирать на костре во сто крат страшней. Три отрока смело вошли в печь царя Навуходоносора, но их хранил ангел, и они оказались невредимыми. Матильда представила, как ее тоже везут в телеге на место казни, и сжала кулаки. Неожиданно ей стало жалко ведьму, как товарку по несчастью; может, ведьмы тоже не могут ничего поделать со своей натурой и обречены на то, чтобы приносить людям беды, голод, дожди и засухи.

Руди тоже видел девчонку рядом с графиней, но старался глядеть на них не слишком часто, чтобы не вызывать лишних слухов. Пустое место, что ему оставили среди почетных горожан, бросалось в глаза, но он не мог уйти от места казни; во всяком случае, сейчас, когда привезли Магду. Старуха казалась спокойной, но по ее лицу нельзя было ничего прочесть.

- Избавьте меня от ваших священников и предложений покаяния, - первым делом сказала она, когда Руди подошел к ней. На коленях у Магды лежал пучок мелкой морковки – дар от сердобольных прихожан, которые иногда подкармливали приговоренных к казни. – Я уже все сказала, что могла.

- Хорошо, - согласился он, оглядывая тех, кто провожал ее. Среди стражников не было Арнульфа, и Руди вопросительно поднял бровь.

Его выражение лица истолковали верно, и один из людей пояснил:

- Он задержался, господин, и обещал нагнать нас.

Руди неодобрительно поморщился, а затем махнул рукой солдатам.

- Оставьте меня на пару минут с ведьмой, - велел он, повинуясь какому-то наитию, и люди послушались. Магда фыркнула.

- Что вам надо? – спросила она с усталой насмешкой. – Разве вы забыли, что с ведьмами нельзя разговаривать?

- Послушай, Магда, - тихо заговорил он, набравшись решимости, потому что слова, вертевшиеся на его языке, были крамольными и опасными для него самого. - когда-то ты была другом барону фон Рингену, - Магда со вздохом прикрыла глаза, словно хотела сказать: «так уж и другом». – Он был и моим хорошим знакомым. Я все еще могу спасти тебя.

- И что я должна делать?

- Просто довериться мне. Я сделаю так, что казнь отложат. Потом отвезу тебя в безопасное место… Найду твоих родных. И твою внучку.

- Слишком поздно, добрый господин, - Магда улыбалась в пустоту, и Руди разозлился.

- Тебя сейчас должны сжечь, - напомнил он. – Неужели ты хочешь этого?

- Я довольно-таки пожила на этом свете, чтобы принимать помощь от человека, который желает зла мне и моей семье. Пусть даже он и не знает об этом. Живи своей жизнью, господин, забудь обо мне. Вскоре тебе будет о чем позаботиться, - она с хрипом закашлялась и обернулась к плечу, чтобы прикрыть рот. – А обо мне позаботится Господь, - продолжила Магда, когда откашлялась и отдышалась. - Уж ему-то известно, кто и в чем виноват на нашей земле.

- Это глупо, - в сердцах сказал он.

- Да нет. Просто слишком поздно, - улыбка наконец-то исчезла с лица Магды, и она опечалилась. – Раз уж на вас напала такая доброта, господин, то разрешите развязать мне руки. Я бы поела перед тем, как отправиться в последний путь. Люди были так щедры, что дали мне немного лакомств в это голодное время. Забавно, они вовсе не так благосклонны к своим родным и друзьям. Неужели надо прослыть ведьмой и потерять все, чтобы получить их сочувствие?

- Да. Хорошо, - обронил Руди, тщательно сдерживая негодование. – Я распоряжусь, чтобы тебя развязали.

Он отдал короткое приказание солдатам и отошел, чувствуя нехороший жар в голове. Имперский глашатай, коротавший время за разговором с писцом, почтительно поклонился ему.

- Когда вы прикажете начинать? – угодливо спросил он.

- В полдень, - мрачно ответил Руди. Минутная стрелка часов на башне вздрогнула и дернулась вверх; тотчас же на церковной колокольне звонарь принялся отбивать три четверти двенадцатого. – Когда придет тюремщик, пусть сначала явится передо мной.