Хлеб по водам

— Возвращаясь к международному праву, должен отметить, что в мелких спорных вопросах оно в основном соблюдается. Таких, как определение зон рыболовства, определение маршрутов авиаперелетов… Тут соглашения достигаются и соблюдаются. Но в более серьезных вопросах, таких, как соблюдение прав человека, нерушимость и неприкосновенность границ суверенных государств, защита интересов нацменьшинств, — тут прогресса не наблюдается. И здесь само слово «закон» значит не больше, чем значило в свое время у воинствующих кочевых племен. Да что там говорить, клевета и воровство процветают даже в Организации Объединенных Наций, здесь, у нас, на территории США, в учреждении, существующем на деньги налогоплательщиков. Политическая клика, заседающая там и состоящая из так называемых друзей, отличающихся завидным непостоянством, насмехается над нами, всячески оскорбляет нашу страну и делает все возможное, чтобы уничтожить нас. Сам я являюсь так называемым экспертом по международному праву, но со всей ответственностью могу заявить вам, джентльмены: такого понятия не существует. И чем скорее мы осознаем это и отмежуемся от вражеского парламента, заседающего на берегу Ист-Ривер, тем здоровее и сильнее станет со временем наше общество. Благодарю вас за внимание и прошу извинить за то, что не смогу остаться и выслушать до конца вашу занимательнейшую дискуссию. У меня назначена важная встреча.

Хейзен вежливо раскланялся с остальными участниками передачи, которые сидели за столом точно одеревенев, поднялся и вышел.

Стрэнд протянул руку с пультом и выключил телевизор. И сидел, уставясь на темный экран, не в силах разобраться в собственных чувствах. Ему казалось, что он только что стал свидетелем какого-то гротескного происшествия.

Затем он поднялся и подошел к маленькому столу возле окна. Он не захватил с собой тетради с дневниковыми записями, а потому выдвинул ящик и достал оттуда несколько листов бумаги. Сел и стал писать.

Сижу один в библиотеке дома в Ист-Хэмптоне. Только что стал свидетелем, как хозяин этого дома буквально погубил себя. Человека этого зовут Рассел Хейзен, и он выступал по телевизору. Он произнес нечто вроде прощальной речи и тем самым положил конец своей карьере. Причины, побудившие его поступить именно таким образом, мне не известны. Но он осудил себя, свою профессию, законы, по которым мы живем. И которые, кстати, помогли ему стать богатым и принесли славу. Мне кажется, все это вызвано временным помрачением ума, но помрачения ума такого рода обычно не прощают. С момента нашей первой встречи я понял, что есть в его характере некая темная сторона. Это проявлялось в неописуемом цинизме, с которым он рассуждал о поведении людей и мотивах их поступков. Это проявлялось в меланхолии, приступы которой он мог испытывать даже в самые радостные и светлые моменты. Но я никогда не предполагал, что Рассел позволит этим чувствам целиком завладеть им, подавить его, — ведь он очень сильный по натуре человек. Что с ним после всего этого будет, просто невозможно представить…

Внезапно Стрэнд почувствовал, что страшно устал, что даже такой процесс, как выводить слова на бумаге, требует от него неимоверных усилий. Он положил руки на стол, опустил на них голову и тут же уснул.

А потом вздрогнул и проснулся. Он понятия не имел, как долго спал. Разбудил его звук поворачивающегося ключа в замке и скрип открывшейся входной двери. Он поднялся и вышел в гостиную. И увидел входящего туда Хейзена.

Стрэнд молча смотрел на него, а Хейзен улыбался и нетерпеливо притопывал ногой, сбивая снег с ботинка. И выглядел он как всегда — цветущим, спокойным, уверенным в себе. Однако выражение, застывшее на лице Стрэнда, заставило его слегка нахмуриться.

— Вы как-то странно выглядите, Аллен, — заметил он. — Что-то случилось?

— Я видел ту программу. По телевизору.