Хлеб по водам

— Я вовсе не чувствую себя таким уж старым, — тихо пробормотал он. — А что касается тебя… Да если б ты пошла в тот бар с нашими девочками… бармен наверняка бы принял тебя за несовершеннолетнюю и попросил предъявить удостоверение личности. Знаешь, это напомнило мне те времена, когда мы с тобой дожидались в гостиной, пока твои родители не лягут спать, чтобы начать целоваться и обжиматься.

— О Господи! — рассмеялась Лесли. — Лет тридцать как не слышала этого словца! Обжиматься!.. Как думаешь, люди до сих пор этим занимаются?

— Насколько мне известно, теперь они обходятся без подготовительной стадии. Сразу ныряют в постель, — ответил Стрэнд. Рука его спускалась все ниже и ниже, и вот он уже начал поглаживать ее бедра. — А что, вполне разумно — позволяет сэкономить уйму времени. Надо как-нибудь и нам попробовать. Послушай, а почему бы не прямо сейчас, а?

Лесли изогнулась в его объятиях, теперь он видел ее лицо.

— Ты серьезно?

— Более чем…

— Но можно ли?.. Я имею в виду…

— Принз дал мне зеленый свет. Правда, немного затуманенный. Но все равно зеленый.

— Нет, что он конкретно сказал?

— Советовал соблюдать умеренность во всем, но… Короче, сказал: это или убьет меня, или заставит почувствовать себя двадцатилетним здоровяком футболистом.

Лесли поцеловала его — крепко-крепко, в губы. А затем взяла за руки и потянула из кресла.

Его это не убило. Но и двадцатилетним здоровяком спортсменом он тоже себя не чувствовал, когда, в последний раз поцеловав ее, перекатился на спину в мягкой широкой постели. Зато он чувствовал себя необыкновенно, бешено счастливым.

— Ну, вот мы и вернулись домой, — прошептала Лесли. — Правда, это не наш дом и не наша постель, но мы наконец дома…

— Спать хочешь?

— Нет. Так, просто подремлю.

— Знаешь, у меня потрясающая идея.

— Какая же?

— Сейчас встану, спущусь в кухню и украду бутылку шампанского из холодильника. Прихвачу два бокала и вернусь. И мы с тобой отпразднуем приближение Рождества, а также небольшой сексуальный подвиг, который только что совершили.

— Что ж, я голосую «за».

Поднявшись в спальню с бутылкой и двумя бокалами, Стрэнд увидел, что Лесли успела разжечь камин и сидит теперь перед ним в кресле. Она придвинула поближе второе — для него. Пробка с громким хлопком вылетела из бутылки, Стрэнд разлил холодное пенящееся шампанское по бокалам, которые Лесли держала наготове. Он взял свой, приподнял и произнес тост:

— За Париж!

Лесли пить не стала, лишь окинула его вопросительным взглядом.

— Что сие означает?

— Это означает, что я говорил с Хейзеном как раз перед тем, как его вызвали в город. Ну и как обычно, он знает одного нужного человечка и обязательно свяжется с ним. И прямо завтра с утра я иду покупать себе французский словарь.

— О, Аллен!.. — Лесли едва не расплакалась от радости.

— Пей, — сказал он. И оба выпили.

— Аллен, — заметила она после паузы, — ты вовсе не был обязан это для меня делать…

— Я делаю это для себя, — ответил Стрэнд. — Представился удобный случай поразмыслить обо всем этом, пока мы ехали в машине. И чем больше я думал, тем сильнее нравилась мне идея.

— Ты уверен? Ты пойдешь на это не ради моего каприза? Потому что, когда я сказала тебе об этом еще там, в аэропорту, ты, похоже, пришел в ужас.

— Нет, просто я удивился. Ну и понадобилось немного времени, чтобы освоиться с этой идеей. Боже, шампанское просто изумительное!

— Давай с этого момента пить только такое, не хуже! — Лесли радостно хихикнула и протянула бокал, чтобы он налил ей еще. — Как же я рада! Нет, ты не представляешь! Так и подмывает процитировать слова из сказки: «И они жили долго и счастливо».

Хейзен позвонил на следующий день и сказал Лесли, что постарается вернуться к Рождеству, но не уверен, что получится. Он выразил надежду, что все они хорошо проводят время. А Лесли сказала, что все они по нему соскучились, ждут и не могут дождаться, когда он наконец приедет.

День прошел лениво и праздно. На улице было слишком холодно, чтобы выходить писать пейзажи, а потому Лесли взялась за карандашный портрет Кэролайн, чтобы позднее написать настоящую картину, маслом. Стрэнд довольствовался тем, что сидел и наблюдал за ее работой, и время от времени вставал и переходил на другой конец комнаты, где Линда с Элеонор затеяли игру в триктрак.

Но когда на следующий день снова позвонил Хейзен и сказал, что приехать к Рождеству никак не получается, трубку сняла Линда и, поговорив, отошла от телефона с расстроенным лицом.

— Он говорил как-то странно, — сказала она Лесли и Стрэнду, сидевшим в гостиной. — Был просто сам не свой. Какая-то пустая, несвязная болтовня, все время твердил о каких-то решениях под влиянием момента. Короче, я так толком ничего и не поняла. И спросила, не пьян ли он. Тут он взорвался и стал на меня орать! «Это не твое чертово дело, Линда, ясно тебе?» И швырнул трубку. Скажите, Аллен, вы имеете хотя бы приблизительное представление о том, что с ним происходит?

— Нет, — ответил Стрэнд, надеясь в душе, что его голос звучит достаточно убедительно. — Он сказал, что его вызвали по какому-то делу.