Хлеб по водам

— Все мы любим тебя и хотим, чтобы ты был счастлив, — как-то совершенно по-детски затараторила Кэролайн. — И у тебя сложилось о нас самое превратное впечатление, даже о маме. Только потому, что мы принадлежим тебе, ты считаешь нас чистыми, непорочными ангелами. На самом деле мы далеко не ангелы, нет! Но вынуждены притворяться, чтобы не расстраивать тебя. Притворяться чистыми, как грудные младенцы! Если хочешь знать правду, то мы — семейство актеров, все до одного, включая маму. А зритель у нас один — ты. Что же касается Элеонор и Джимми… знаешь, даже не хочется вдаваться в подробности. Ни один человек на свете не может быть ни святым, ни ангелом, и я много раз говорила маме, что надо перестать притворяться, что ты рано или поздно все равно узнаешь правду и тогда тебе будет еще больней. Но ты ведь знаешь маму, она у нас сделана из железа. И уж если что-то решит, ее не переубедить… Ну вот, пожалуй, и все. Теперь ты знаешь… Я не говорю, что все мы плохие. Мы просто люди. Обычные современные люди.

— Ну, видишь ли, есть много способов оставаться людьми, — заметил Стрэнд. — Даже сегодня, даже в наши дни. И тем не менее я должен извиниться. Перед тобой, перед всей нашей семьей. И не важно, насколько слеп я был и насколько вы были людьми в простом, современном понимании этого слова. Однако знай: я не одобряю, когда вот так, легко, играют с жизнями людей, как это делала ты… с той бедной женщиной из колледжа… с Хесусом Ромеро.

— Но я же не могу изменить этот мир, папа! — воскликнула Кэролайн. — Я просто подстраиваюсь под него, вот и все. Ты только не вини меня за это… — И она снова заплакала, прижимая платок к глазам. — И кстати, вовсе не я начала приваживать этого Хесуса Ромеро. Это ты втащил его в нашу жизнь! Ну скажи, разве я не права?

— Права, — устало ответил Стрэнд. — И это была роковая ошибка. Я это признаю, но я не хочу, чтобы ты усугубляла эту ошибку. Если б только ты видела его таким, каким видели мы с мамой! Он гонялся с ножом за мальчиком. В глазах его читалось одно слово — убийство. Если б ты была там тогда, то еще подумала бы, стоит с ним встречаться или нет.

— Знаешь, папа, если ты будешь продолжать в том же духе, рассуждать, точно какой-нибудь отец семейства из викторианского романа, не вижу смысла продолжать этот разговор.

— Я тоже, — сказал Стрэнд и поднялся. — Пойду немного прогуляюсь.

— Вот, возьми свой платок, — сказала Кэролайн. — Со слезами покончено.

Ему надо убраться из этого дома. Чем скорее, тем лучше. Он не хотел больше видеть свою дочь, которая сидела, уставившись на молочно-голубоватый экран телевизора, — глаза опухшие, губы плотно сжаты в тонкую, злобную линию. Его раздражало даже отражение танцующих язычков пламени, игравших в разноцветных стеклянных шарах, раздражал смолистый и густой аромат елки, заполнивший жарко натопленное помещение. Он накинул пальто, обмотал шею старым шерстяным шарфом, который уже на протяжении многих лет Лесли уговаривала его выбросить, и вышел из дома. На улице совсем стемнело; свет, лившийся из окон дома, обрисовывал в туманном воздухе странные клубящиеся круги; со стороны океана тянуло ледяным ветром. Казалось, даже рокот океана был приглушен внезапно навалившимся туманом и напоминал скорее унылую погребальную песнь. Он пошел в противоположную от пляжа сторону, по длинной и прямой дороге, обсаженной кедрами, что проходила через владения Хейзена и упиралась в шоссе. Женщины ушли гулять на пляж, и ему не хотелось встречаться с ними или с кем бы то ни было еще. Предстоит задать ряд вопросов, получить на них ответы. Он должен сосредоточиться и хорошенько обдумать, как лучше сформулировать их и какого тона следует придерживаться в этом разговоре.

Пройдя ярдов пятьдесят, он остановился и обернулся. Света из окон видно не было. Кедры жалобно вздыхали и шелестели под порывами влажного ветра. Он был один, плыл в никуда между океаном и дорогой, терявшейся во мгле, окруженный темным, пропитанным влагой безлюдным пространством и пустотой.

Глава 9

Стрэнд не знал, как долго продолжался этот путь, потому что от часов в темноте проку не было; затем наконец решил повернуть назад. Он не пришел ни к какому решению, но твердо знал лишь одно: ему следует покинуть этот дом. Один в этом сером, полном влажных испарений мире, он шагал неспешно и равномерно, и эти движения и окутавший все вокруг мягкий туман почему-то успокоили его. Скорее даже не успокоили, а загипнотизировали — до такого состояния, что теперь уже ничто не имело значения, кроме следующего шага, ничто не привлекало внимания, кроме изменчивых призраков-деревьев, мимо которых он проходил. Однако, едва повернув обратно, он тут же понял, что заблудился в темноте. Он бесцельно брел через какие-то лужайки, поднимался на дюны, различал вдалеке то в одной, то в другой стороне лишь размытые тени того, что могло быть домами, необитаемыми и заброшенными зимой. Он не слышал людских голосов, не видел ни одного живого существа. Даже птиц почему-то не было.