Хлеб по водам

Лесли восприняла мое решение спокойно. Вообще я пришел к выводу, что искусство неизбежно превращает людей в эгоистов, как болезнь. Ведь когда человек болен, он думает только о себе и своей болезни и то, что происходит с другими, его мало волнует.

Две недели мы провели на юге, с Линдой, в ее совершенно восхитительном доме в Мужене. Я сидел на жаре, на солнце, пытался читать и отбивался от комаров, как некогда предсказывал Хейзен. Лесли предложила продать Ренуара, занять еще немного денег и купить небольшой домик по соседству с Линдой. «Тебе все равно не придется больше работать, — уверяла она. — Разве найдешь еще место, где было бы так приятно сидеть и ровным счетом ничего не делать?»

По большому счету, она была права, но мне вовсе не хотелось просто сидеть и ничего не делать. Безделье, как я недавно обнаружил, меня утомляет. Даже наводит тоску. К тому же я учитель. А это уже образ жизни. Или я учитель или просто ничто. Достаточно, чтобы в классе из тридцати учеников нашелся хотя бы один, умный, талантливый, пытливый, который будет спорить со мной, задавать вопросы, чьи горизонты я могу расширить, — и я сразу чувствую, что нахожусь на своем месте. Понимаю, что делаю то дело, для которого родился на этот свет. Ромеро, несмотря на все свои отрицательные черты, был именно таким учеником. И когда я попытался объяснить Лесли, как понимаю свое предназначение, она легко согласилась со мной и сказала, что испытывает примерно то же самое, стоя перед чистым, натянутым на подрамник полотном. Надеюсь, что ее полотна не принесут ей того же разочарования, что принес мне в свое время Ромеро.