Хлеб с порохом

От этого места начинался ряд высоких пирамидальных тополей, которые тянулись вдоль дороги до окраины Новых Атагов. В памяти всплыло предупреждение командира полка о том, что существует договоренность между жителями села и нашим полком: отряд самообороны (так они называли двести вооруженных чеченцев, находящихся в селе) не стреляет по нашему полку, а мы не стреляем по селу. Недалеко от окраины стояло несколько больших будок и зданий, похожих на мастерские: «Их я обязательно пощупаю, но попозже».

Внимательно разглядывая окраину, особенно место, где дорога входила в село, я обратил внимание на большой двухэтажный кирпичный дом на самой окраине около въезда в населенный пункт. А выделялся он тем, что все его окна были заклеены бумажными лентами, чтобы при разрывах снарядов или бомбардировке стекла остались целыми. Я и так не любил богатые чеченские дома, а этот раздражал своими лентами на окнах. Но я помнил приказ командира полка и вынужден был подавить свое раздражение. Я рассматривал этот дом, окраину села и даже не мог себе представить, что пройдет две недели, и я буду лежать в этом месте, около своего перевернутого БРДМ, и держать под прицелом окружающих мою машину боевиков. А пока я смотрел в бинокль и не знал этого.

Все остальное пространство между асфальтовой дорогой и нами занимала пойма реки. Наш берег был относительно открытый, а на стороне боевиков весь берег был покрыт зеленкой и не просматривался. В течение часа мы наблюдали за зеленкой, но танк себя больше не проявлял. Я поручил наблюдать за зеленкой своим подчиненным, а сам направился к разведчикам, чтобы обсудить с сержантом Ивановым дальнейшие наши действия, но обсуждать их нам не пришлось: со стороны моста, по обрыву, в нашу сторону выдвигались подразделения первого батальона. Я своим глазам не верил, но впереди солдат шел командир батальона Виталя Будулаев – целый и невредимый.

– Виталя, ты же тяжело ранен! – в изумлении воскликнул я, вспомнив утренние события, и выскочил из окопа наверх.

Будулаев, улыбаясь, подошел ко мне и поздоровался, потом повернулся к окопу разведчиков:

– Разведка, кто у вас старший?

– Я, – ответил Иванов и тоже вылез из окопа.

– Все, ребята. Собирайтесь. Мне приказано вас сменить здесь и занять оборону по всему обрыву. Вы свою задачу выполнили и теперь можете спокойно вернуться на свою базу. Молодцы.

Сержант Иванов и несколько вылезших за ним из окопа разведчиков растерянно топтались на месте, потому что сообщение командира батальона застало их врасплох. Только что они обсуждали, как будут и дальше держать здесь оборону, а через несколько минут все кардинально изменилось и нужно уходить с этого места, где погибли их товарищи, с которыми еще утром они смеялись, общались, ели кашу, делились сигаретами, а сейчас надо было уходить. Я тоже в какой-то степени растерялся: только что мы были одиноки на обрыве, а сейчас мимо нас шла пехота, обтекая нас, деловито занимая позиции. Короткий разговор с комбатом, и остальные разведчики вылезли из окопа, а там уже по-хозяйски располагались мотострелки. Как-то сразу же понаехали БМП, МТЛБ. Обрыв наполнился гамом, смехом, командами и ревом машин. Как-то незаметно подъехала БМП разведроты, и разведчики не спеша забрались на верх машины, сошлись на корме, с минуту совещаясь, затем расселись, и БМП, взревев двигателем, медленно тронулась с места.

Разведчики одновременно вскинули автоматы и открыли огонь в воздух, выстрелив каждый по магазину. Они уезжали и салютовали: это был салют подвигу, который совершила разведывательная рота, салют павшим товарищам. Это был вызов – разведрота жива и еще отомстит духам. Я вскинул свой автомат и дал очередь в воздух, отдавая дань уважения этим ребятам. Пока я прощался с разведчиками, Будулаев пошел по подразделениям, а я подозвал к себе Ермакова, определили с ним цели и порядок их поражения. Я решил пустить около десяти ракет и огнем прощупать подозрительные места, где, вполне возможно, скрывались боевики.