Хлеб сатирика

После нескольких часов, проведенных в прокуренной, завешанной тяжелыми портьерами комнате, здесь дышалось удивительно свободно и легко. Густая тень молодых деревцев скрадывала летний зной и придавала воздуху благодатную свежесть. Говорят, что идея создания городов-садов является утопичной. Может быть, и так, но опыт Киева говорит о другом. Трудно найти здесь площадь, не украшенную сквером, или лишенную зеленого убранства улицу. Когда смотришь на Киев с высоты десятого этажа, то он на самом деле кажется чудесным садом, созданным трудолюбивой и заботливой рукой человека.

Шествуя по Крещатику, этой единственной в своем роде городской магистрали, мы обменивались новостями. Оказалось, что Андронов закончил работу над сценарием художественного фильма и вот уже в течение месяца проталкивает свое творение через канцелярские дебри местного министерства культуры. В противоположность ему наш друг Кубышкин находился лишь в самом начале творческого процесса — он собирал в Киеве материал для большой, давно задуманной монографии о молодых украинских писателях или, как говорил он на украинский лад, «письменниках».

С увлечением передавал нам Кубышкин основные черты своего будущего произведения. Как и следовало предполагать, монографию ожидала завидная судьба наиболее эрудированных литературно-критических работ. В ней не была забыта ни одна сколько-нибудь значительная проблема литературоведения, ни одно новейшее веяние времени. Не беда, что эти проблемы и веяния были уже хорошо известны по статьям и высказываниям других критиков. Кубышкин принадлежал к счастливому разряду тех мыслителей, которые создали себе немалую славу умением обобщать и опосредствовать. Собранные им отовсюду идеи и идейки и перенесенные на благодатную почву украинской литературной жизни сулили шумный успех монографии…

Веселой перекличкой автомобильных сирен звенел нарядный Крещатик, смеялись дети, вприпрыжку бегающие по тротуару, на смуглых лицах киевлянок цвели улыбки, а Кубышкин все говорил и говорил… Он шагал вперед, не глядя на дорогу, и, увлеченный собственным красноречием, не замечал быстрых взглядов девушек, даривших своим вниманием этого элегантно одетого, уже не молодого, но еще цветущего человека.

Так мы дошли до конца улицы и сели в троллейбус. Он доставил нас на набережную, и мы решили полюбоваться Днепром.

В этот послеобеденный час могучая река, казалось, обретала наибольшую притягательную, колдовскую силу. Неисчислимые массы расплавленного серебра стремительно и неслышно неслись среди изумрудной оправы зеленых берегов. В этом неудержимом с виду покойном течении таилась поистине сказочная мощь. Текучий живой металл излучал тысячи искр, слепил глаза и звал, манил к себе.

Я украдкой взглянул на Кубышкина. Величественное зрелище разлива Днепра покорило его. Черты лица Кубышкина смягчились, выражение тупой самоуверенности сменилось растерянно-блаженной улыбкой. Может быть, впервые в жизни он столкнулся с явлением, не поддающимся анализу и обобщению его гибкого ума.

Днепр был усеян людьми. Тысячи киевлян обоих полов оказались не в силах противостоять властному зову реки. Купальными костюмами всех расцветок и оттенков пестрел расположенный напротив золотистый пляж. По всему широкому речному руслу сновали спортивные и прогулочные суда всех разрядов и классов. А ниже по течению, где виднелся красавец мост, сооруженный по проекту академика Патона без единой заклепки, было царство рыболовов. Они стояли на кручах, на выдающихся далеко вперед отмелях, гнездились словно птицы на старых, осклизлых сваях.

Немало людей рыбачило и на лодках, неподвижно стоявших на самой середине реки. Это были знаменитые днепровские «тычки». Рыбак привязывал свою лодку к вбитому в дно шесту или становился на якорь и пускал снасть в быструю струю, сдобренную обильной прикормкой, опущенной на дно. Ловля на «тычках» особенно добычлива.

Но до того часа, когда опустится на реку вечерняя прохлада и начнется рыбий жор, было еще далеко, и потому фигуры рыбаков застыли в знойном мареве неподвижно. Лишь изредка удилище судорожно взлетало вверх, и на солнце сверкала своей ослепительной белой чешуей мелкая рыбешка.

— Я хочу есть, — вдруг сказал Кубышкин, шумно глотнув голодную слюну.

И все очарование разом исчезло. Днепр превратился в самую обычную, ничем не примечательную речку, с которой тянуло сыростью, неподвижно замершие рыбаки с удочками в руках показались смешными, а пестрая толпа загорающих на пляже купальщиков уже вызывала раздражение. Мы с Андроновым тяжело вздохнули и понуро поплелись за Кубышкиным к расположенному на берегу Днепра ресторану.

За обедом, после закуски и рюмки коньяку, Кубышкин вновь впал в пафос. Разговор шел о рыбной ловле.