Хлеб великанов

длинные-предлинные ресницы. Хотя она была на два месяца младше Вернона, но

держалась с явным превосходством — скучающе и в то же время с вызовом.

— Привет, — бросила она.

— Привет, — чуть растерянно ответил Вернон.

Они с подозрением рассматривали друг друга, как это делают дети и собаки.

— Предполагаю, что ты моя кузина Джозефина.

— Да, но только зови меня Джо, как все.

— Ладно. Джо.

Чтобы заполнить паузу, Вернон принялся насвистывать.

— Довольно приятно вернуться домой, — сказал он наконец.

— Здесь ужасно приятное место, — сказала Джозефина.

— А, тебе нравится? — Вернон потеплел.

— Ужасно нравится. Лучше любого места, где я жила.

— А ты жила в разных местах?

— О да! Сначала в Кумбисе — это когда мы с папой жили. Потом в Монте-Карло с

полковником Энсти. А потом в Тулоне с Артуром, а потом повсюду в Швейцарии из-за

легких Артура. Когда Артур умер, меня отдали в монастырь, тогда маме некогда было со

мной возиться. Мне там не понравилось — монашки такие глупые. Заставляли принимать

ванну прямо в сорочке. А когда мама умерла, приехала тетя Майра и забрала меня сюда.

— Мне ужасно жалко... я про твою маму, — неловко выговорил Вернон.

— Да, это скверно — но для нее это было самое лучшее.

— О! — Вернон отшатнулся.

— Только не говори тете Майре, — сказала Джо. — Потому что, я думаю, ее такие

вещи шокируют — как монашек. С ней надо быть осторожной, знать, что говоришь. Мама

не слишком обо мне заботилась, знаешь ли. Она была страшно добрая и все такое, но

всегда сохла по какому-нибудь мужчине. Я слышала, как в отеле об этом говорили какие-

то люди, и это правда. Она ничего не могла с этим поделать, но это никуда не годится. Я не

буду иметь ничего общего с мужчинами, когда вырасту.

— О! — сказал Вернон. Он все еще чувствовал себя маленьким рядом с этой

забавной девчонкой, и это было ужасно.

— Больше всех я любила полковника Энсти, — вспоминала Джо. — Но мама

сбежала с ним только для того, чтобы убежать от папы. С полковником Энсти мы жили в

самых хороших отелях. А Артур был очень бедный. Если я буду сохнуть по какому-нибудь

мужчине, когда вырасту, я сначала проверю, чтобы он был богатый. Тогда все будет проще.

— Разве у тебя был плохой папа?

— О, папа — дьявол, так мама говорила. Он ненавидел нас обеих.

— Но почему?

Джо озадаченно сдвинула прямые черные брови.

— Я точно не знаю. Это как-то было связано с моим рождением. По-моему, он был

вынужден жениться на маме из-за того, что она должна была родить меня, что-то в этом

духе, и он разозлился.

Они растерянно смотрели друг на друга.

— Дядя Уолтер в Южной Африке, да? — продолжила Джо.

— Да. Я в школе получил от него три письма. Ужасно веселые письма.

— Дядя Уолтер душечка. Я его люблю. Знаешь, он приезжал к нам в Монте-Карло.

Что-то шевельнулось в памяти Вернона. Ну да, вспомнил. Отец тогда хотел, чтобы

Джо приехала в Эбботс-Пьюисентс.

— Он устроил так, чтобы меня взяли в монастырь. Преподобная матушка считала,

что он чудесный, что он истинный тип высокородного английского джентльмена — так

она выражалась.

Оба посмеялись.

— Давай пойдем в сад, — предложил Вернон.

— Пойдем. Знаешь, я нашла четыре гнезда, но птицы оттуда уже улетели.

Они вышли, увлеченно болтая о птичьих яйцах.

3

По мнению Майры, Джо была непостижимым ребенком. У нее были приятные

манеры; когда к ней обращались, она отвечала вежливо и по существу; принимала ласки, не отвечая на них. Она была очень независима; горничной сказала, что ей нечего у нее

делать, она сама может развесить одежду и шкафу и поддерживать порядок и чистоту в

комнате. Словом, это был искушенный гостиничный ребенок, Майра таких еще не

встречала. Глубина ее познаний ужасала.

Но Джо была проницательной, находчивой и умела ладить с людьми. Она

тщательно избегала всего, что может «шокировать тетю Майру». Она испытывала к ней

что-то вроде добродушного презрения. Как-то она сказала Вернону:

— Твоя мама очень хорошая, но она немножко глупая, правда?

— Она очень красивая, — горячо ответил Вернон.

— Да, очень, — согласилась Джо. — Какие у нее руки! А волосы! Я хотела бы

иметь такие золотые волосы.

— Они у нее ниже пояса, — сообщил Вернон.

Он нашел в Джо отличного товарища, она никак не укладывалась в его

представления о «девчонках»: она не любила играть в куклы, никогда не плакала, была

сильной, как он сам, и всегда готова к опасным спортивным развлечениям. Они лазили по

деревьям, катались на велосипедах, падали, получали ссадины и шишки, они даже

утащили осиное гнездо — благодаря не столько умению, сколько везению.

С Джо Вернон мог говорить и много говорил. Она открыла ему новый мир — мир,

где люди сбегают с чужими женами и мужьями, мир танцев, карточных игр и цинизма.

Она любила свою мать с такой неистовой и заботливой нежностью, как будто они

поменялись ролями.

— Она была слишком мягкой, — сказала Джо. — Я не буду мягкой. С такими люди

плохо обращаются. Мужчины — звери, но если первой начать с ними по-зверски, то все

будет нормально. Все мужчины — звери.

— Ты говоришь глупости, и я думаю, что это неправда.

— Потому что сам будешь мужчиной.

— Нет, не потому. И все равно — я не зверь.

— Сейчас нет, но станешь, когда вырастешь.