Хлеб великанов. Неоконченный портрет. Вдали весной

— И очень этим гордитесь, как все англичане, — с довольным видом заметила Саша. — О, вы такой своеобразный народ, очень своеобразный. Такие скромные, так стыдитесь своих достоинств, готовы признать, подчеркнуть свои недостатки.

— По-моему, вы немного преувеличиваете, — возразила Джоан.

Она вдруг ощутила себя истинной уроженкой Британии, не имеющей ничего общего с этой экзальтированной бледнолицей женщиной, которая сидела в противоположном углу купе и с которой всего несколько минут назад она поделилась своими самыми сокровенными переживаниями.

— Вы пересаживаетесь на Симплонский Восточный экспресс? — поинтересовалась она светским тоном.

— Нет. Я ночую в Стамбуле, а затем еду в Вену. Не исключено, что там и умру, но, возможно, и нет, — объяснила Саша беспечно.

— Вы хотите сказать, — удивилась Джоан, — что у вас предчувствие?

— Ни в коем случае. — Собеседница расхохоталась. — Ничего подобного! Мне должны там сделать операцию. Очень сложную. Такие операции заканчиваются успешно не слишком часто. Но в Вене хорошие хирурги. Тот, к кому я еду, — очень знающий, еврей. Я всегда говорила, что глупо уничтожать всех евреев в Европе. Они прекрасные доктора и хирурги и весьма одарены творчески.

— О Господи, — охнула Джоан, — мне так жаль.

— Что я могу умереть? Но какое это имеет значение? Когда-то все равно придется умереть. А может, и не умру. Я решила: если выживу, уйду в один монастырь, о котором я слышала, с очень строгими порядками. Там не разрешено говорить, надо все время думать и молиться.

Воображение Джоан отказывалось рисовать углубленную в себя, навеки умолкнувшую Сашу.

— Скоро, когда начнется война, всем нам придется много молиться, — вдруг сказала Саша угрюмо.

— Война? — изумилась Джоан.

Саша утвердительно кивнула.

— Ну да, война обязательно будет. В следующем году или через год.

— Ну что вы, — удивилась Джоан, — мне кажется, вы ошибаетесь.

— Да нет, у меня есть очень хорошо осведомленные друзья, это они мне сказали. Все решено.

— Но где война — против кого?

— Везде. Все народы будут втянуты в нее. Мои друзья думают, что Германия победит быстро, но я с ними не согласна Победа не будет молниеносной. Я знакома со многими англичанами и американцами и знаю, что их голыми руками не возьмешь.

— На самом деле, — сказала Джоан, — никто не хочет войны.

Она произнесла это неуверенно.

— А почему же тогда существует «Гитлер югенд»?[328]

— Но многие из моих друзей бывали в Германии, и им показалось, что в нацистском движении есть много положительного, — простодушно призналась Джоан.

— О-ля-ля! — воскликнула Саша. — Посмотрим, как они заговорят через три года.

Она выглянула в окно, потому что поезд, постепенно сбавив ход, остановился.

— Смотрите, мы подъехали к Киликийским воротам[329]. Красиво, правда? Давайте выйдем.

Они вышли из вагона и остановились, глядя вниз, сквозь громадную прореху в горной цепи на голубые, окутанные дымкой долины…

Близился закат, и воздух был удивительно свежим и неподвижным.

«До чего красиво…» — подумала Джоан.

Ей захотелось, чтобы Родни оказался рядом и тоже любовался всем этим великолепием.

Глава 12

Виктория…

Джоан почувствовала, как сердце у нее застучало от волнения.

Приятно было вернуться домой.

На секунду ей показалось, что она и не уезжала. Англия, ее родина. Славные английские носильщики… Не слишком славный, но зато очень английский туманный денек!

Не романтичный, не красивый, но зато милый ее душе вокзал Виктория нисколько не изменился: знакомый вид, знакомый запах!

Ох, подумала Джоан, я рада, что вернулась.

Такое долгое утомительное путешествие через Турцию и Болгарию, Югославию, Италию и Францию. Таможенники, проверки паспортов. Разные униформы, разные языки. Она устала, да, именно устала, от иностранцев. Даже эта своеобразная русская дама, которая ехала с ней от Алеппо до Стамбула, и та под конец утомила ее С ней было любопытно, замечательно, хотя бы просто потому, что она была совсем другая. Но когда они уже ехали вдоль Мраморного моря[330] к Хайдарпаше[331], Джоан очень захотелось с ней распрощаться. Во-первых, она испытывала неловкость из-за того, что поделилась, не раздумывая, сокровенными мыслями с совершенно чужим человеком. А во-вторых, по какой-то непонятной причине рядом с Джоан почувствовала себя на редкость провинциальной. Не самое приятное открытие. Что толку было твердить себе, что она, Джоан, ни в чем ей не уступает! Она понимала, что это неправда. Ей было неловко сознавать, что Саша, несмотря на всю свою простоту, — аристократка, а она принадлежит к среднему классу — типичная жена деревенского адвоката. Что ни говори, ощущение глупое…

Но, так или иначе, все позади. Она опять дома, на родной земле.

Ее никто не встретил, потому что больше она не телеграфировала Родни, не сообщала даты приезда.

Джоан не покидала уверенность, что ей лучше встретиться с мужем дома. Она хотела сделать ему признание сразу, не откладывая в долгий ящик. Так, решила она, будет проще.

Ведь не просить же, в самом деле, прощения у изумленного мужа прямо на перроне вокзала Виктория!