Хлеба и зрелищ

Позже мы выбрались из порта, и Берт остановил такси. Мы поехали в клуб. Клуб все еще был ярко освещен, неутомимые викторианцы сидели за столиками и вкушали легкую пищу, запивая ее легким вином. Председатель тоже оказался в клубе.

— Они меня не отпускали, Берт. Масса всяких обязанностей.

Разумеется, и «Снежная королева» сидела с ним. В тот вечер нам так и не представилось случая рассказать о несчастье с Уве Галлашем. Матерн приготовил для нас сюрприз, мы должны были сами отгадать, в чем он заключался.

— Сюрприз только для Берта. Нет, нет, не неприятная неожиданность, а приятная…

Но мы никак не могли додуматься, что уготовила Берту судьба. В конце концов Матерн открыл секрет.

— Пришло приглашение. Американское легкоатлетическое общество приглашает Берта участвовать в двенадцати забегах в Штатах, из них четыре — на закрытых стадионах. Конечно, вам, Берт, не придется ехать одному. Мы будем вас сопровождать. У меня есть дела в Штатах, а Ева поедет со мной. Тем самым два болельщика вам обеспечены. — С этими словами Матерн вытащил из кармана пиджака конверт и передал его Берту. С отеческой улыбкой на губах он наблюдал за тем, как Берт читает письмо.

Я думал, что Берт не поедет: ведь он хотел принять кардинальное решение! Но Берт согласился сразу, как только прочел письмо. Вскоре он уехал в Штаты. Нет, ему ничего не пришлось менять, как того требовали события в ночь после рекорда. Он просто решил отдохнуть от всего, дать себе время поразмыслить. С таким настроением Берт отбыл в Штаты. До сих пор помню все эти месяцы в редакции; мой рабочий день начинался с того, что я шел к ящику, где лежали сообщения телеграфных агентств. Не было ни минуты, когда бы я не думал о Берте. Я следил за ним по карте: Нью-Йорк, Чикаго, чемпионат университетов Калифорнии… Сообщения трех агентств, снабжавших нас информацией, я прочитывал от строчки до строчки. Но мне казалось, что все они слишком скупо повествуют о победах Берта. Их заметки я передиктовывал, соединяя воедино, дополнял собственной фантазией. Из турне Берта я сделал триумфальную поездку. Постепенно ко мне присоединились и другие газеты. Победы Берта стали победами ФРГ, забеги Берта — национальными событиями. Иллюстрированные журналы помещали его фотографии и заказывали у меня материалы для большого документального романа «Берт Бухнер»… Да, Берт побеждал. Он приходил первым в каждом забеге. Все началось с «Мэдисон-Сквер-Гардена» и кончилось на солнечном стадионе в Лос-Анджелесе. Он выигрывал соревнования с таким убедительным преимуществом, что некоторые спортивные обозреватели сочли его первым кандидатом в чемпионы олимпийских игр. Вот как высоко они ставили его победы! Но я знал, что победы Берта не так уж много стоят. Конечно, если бы Берт был спринтером, копьеметателем или прыгуном, то все самые оптимистические прогнозы следовало бы считать оправданными. В легкой атлетике спортсмен мог в ту пору основательно проверить свои силы только в Америке: Штаты здесь шли впереди. В каждом из этих видов спорта у них было по крайней мере три спортсмена мирового класса. Совсем иначе обстояло дело с бегом на дальние дистанции. Своими стайерами американцы никогда не могли похвастаться. Их бегуны добивались рекордов только в тех случаях, когда исход бега решал молниеносный рывок, короткое сверхчеловеческое усилие, абсолютное владение техникой. Бег на дальние дистанции — не их стихия, здесь они отставали. Настоящие стайеры рождаются в Старом Свете: в Финляндии, Венгрии, России, Англии… Да.

Чем объяснялся тот факт, что американские бегуны на дальние дистанции не достигали особых успехов? Была ли в этом какая-то закономерность?

Победы Берта не так уж многого стоили. Противники, которых он побеждал, были известны только у себя на родине. Наверное, их оставил бы позади и бегун класса Дорна.

Забеги Берта в Штатах… Пронзительные свистки в залах стадионов, крики, клубы табачного дыма… Я смотрел на фотографии, и мне казалось, что я сижу на трибуне, — так живо я представлял себе состояние Берта. Каждый раз его освистывали, хотя каждый раз он побеждал. Все его победы сопровождались угрожающими криками, возгласами недовольства и свистками: ведь за двенадцать забегов Берт не поставил ни одного рекорда. Думаю, он не хотел выкладываться, жать на всю железку, так как видел, что самый его опасный противник отстает метров на шестьдесят, а то и на все восемьдесят. Берт себя щадил. Он хотел верной победы и больше ничего. Но для зрителей этого было мало. Они требовали от него нового рекорда. Во-первых, потому, что чувствовали — Берт без особого труда может поставить этот рекорд; во-вторых, потому, что знали — каждый раз он не дотягивает до рекорда буквально самую малость. Поэтому в его поведении им чудилось что-то вызывающее, а раз так, они третировали его и освистывали.