Хлеба и зрелищ

Внизу на каменистой полоске берега уже стоял Берт в греческих доспехах — в сандалиях, со щитом, с коротким мечом на боку. Художник все предусмотрел, даже доблестный пот, покрывавший чело воина, который только что покинул поле брани. Берт стоял внизу один как перст, вокруг него громоздились гладкие, отшлифованные морем валуны; он смотрел наверх — ждал сигнала начинать. Но на сей раз сигнала так и не последовало. Кто-то из киношников обнаружил на воде красного игрушечного зверя, которого ветер отнес в этот пустынный уголок. Надувного зверя выловили. Наконец Берту подали знак. И он побежал. Он бежал внизу вдоль моря, а его огромная тень скользила по коричневому глинистому откосу. Я слышал, как ударялись друг о друга камешки, которые он отбрасывал ногами, слышал легкое позвякивание щита. Из-под полуопущенных век я видел, как он бежал под размытым, как бы разорванным откосом; его фигура, все уменьшалась, вырисовываясь на фоне моря… И вдруг мне почудилось, что Берт увлек меня куда-то за пределы действительности. Да, да, тот древний грек, наверно, бежал именно так, слегка сгибаясь под тяжестью боевых доспехов и еще больше под тяжестью ответственности — шутка ли, ему поручили передать столь важную весть! Бегун из Марафона! Его напутствовали Терсип или Эвклес, это они приказали его сердцу и легким не щадить себя. Еще одна гора! Сердце, не подведи… легкие… Да, тот древний марафонец бежал так, как бежал Берт, сопровождаемый собственной тенью. А когда тропка оборвалась, только одна эта тень и показывала еще, что он бежит… Я, как сейчас, вижу бегущего по берегу Берта, вижу, как бриз шевелит султан на его шлеме.

Сколько раз ему пришлось повторить пробежку? Уже не помню. Киношники хотели отснять как можно больше кадров, они сняли бегущего Берта снизу, с моря, сняли его сверху, а потом сняли отдельно его тень, которая скользила по песку, по кустам и бирюзовой морской воде, беспрерывно видоизменяясь. Когда она пробегала под острым углом к земле, то казалась длинной, когда распластывалась по морю, — короткой…

На берегу уже появились зеваки. Покинув свои песчаные крепости, они примчались сюда; их интересовало все — и бег Берта, и работа съемочной группы. Некоторые справлялись, когда фильм о марафоне выйдет на экраны. Снизу бег не казался таким впечатляющим. Но вот Берт приблизился, и часть зрителей узнала его. У меня за спиной и рядом в толпе шептали имя Берта. А какой-то тип с ожогами от солнца громко выкрикнул его имя и помахал ему рукой, словно они были закадычными друзьями. Великое дело — популярность! Только тут я понял, что значит быть знаменитостью. Знаменитости приходится мириться с тем, что целый народ обходится с ней за пани-брата. Берт был на пути к этому… Дядя с ожогами протянул ему руку, они с Бертом обменялись рукопожатиями. Берт терпеливо отвечал на все вопросы, выражал сожаление по поводу того, что не может принять приглашения, позировал фотографам-любителям, которые обязательно хотели иметь его карточку «на память» об этом отпуске… И так же, как во время встречи на аэродроме, мне вдруг стало боязно. Слава богу, киношники скоро прекратили съемку, и от сердца у меня отлегло.

— Можешь сбросить эту жесть, малыш! Мы сделали пять дублей.

Они помогли Берту разоблачиться и отвезли нас обратно на пляж в курортный городок. Берт потащил меня за собой. Уже спустились сумерки. Мы шли мимо темных, похожих на разинутые пасти плетеных кресел с тентами, а потом поднялись по песчаной тропинке между соснами к ярко освещенному казино.

— Давай заглянем сюда, старина, — сказал Берт. — Может, сегодня мне привалит счастье. После того как целый день вкалываешь, необходима разрядка. Иначе не будешь в форме. Это как тренировка у Гизе.

У меня не было ни гроша за душой, я вообще не хотел идти, но Берт взял меня под руку и потащил. Мы уже стояли у входа в казино, как вдруг словно из-под земли вырос Матерн, за ним маячил Уве Галлаш с сонной улыбкой на губах. Они появились совершенно неожиданно. Короткое приветствие… Никто не жал друг другу руки, никто не хлопал друг друга по плечу, мы ограничились самыми необходимыми словами.

— Я хотел бы с вами поговорить, Берт.

И мы снова поплелись вниз, во второй раз прошли мимо разинутых, как пасти, плетеных кресел. Такова была воля Матерна, вице-президента общества «Виктория»… Над бухтой разнесся дробный перестук мотора — рыбацкая шлюпка возвращалась домой. В сумерках мерцала кромка пены. Над нашими головами прошумела стая птиц. Наконец-то Матерн остановился. Многозначительно прикрыл глаза, многозначительно оглядел всех нас. И только после этого высказал свою угрозу… Теперь я окончательно понял, что между ними что-то произошло. Я круто повернулся и пошел.

— …вы знаете, мы не мелочны…

Я спустился к самому морю.

— …но вы нам солгали. Не захотели выступать на чемпионате, придумали пустяковый предлог. Вам это, видите ли, ничего не давало…

Я стоял и курил у самой воды, волны лизали мои подошвы.