Хлеба кровавый замес

– Ты меня зачем вызывал? – нагло спросил командир роты.

Пасько задал этот вопрос одновременно и грубым тоном, и в неуставной форме, с нарушением субординации. Мимо внимания Пасько не прошло, что днём, когда его отчитывал комбат, Шаховской смотрел на него с нескрываемой неприязнью за его нетактичное поведение со своим «шутником»-взводным Медведковым. От Пасько реакции ждать пришлось недолго. Кроме того, ротный намеренно не утруждался приличными манерами – в то время как Шаховской проявлял себя офицером  с высоким личным достоинством.

Эта поведенческое различие стало спусковой пружиной их размолвки, что при военной обострённой нервозности могло вылиться в опрометчивые поступки самым быстрым и неожиданным образом.

Прежде чем ответить, Шаховской спрыгнул с машины и стал вровень с Пасько, чтобы внешне не присутствовало даже намёка на его какое-то высокомерие.

– Обеспечь охрану всего района стоянки батальона. Ночной патруль от твоей роты, – распорядился Шаховской.

– Чего это мои? – продолжал дерзить Пасько.

Хотя он прекрасно знал, что процедура стандартная, и с него всегда начинаются все эти служебные заморочки, так как его седьмая рота числилась в этой очереди первой. Следующая в очереди на подобные мероприятия была восьмая, потом девятая роты в батальоне. И так по кругу…

Но пользуясь тем, что Шаховской мог считаться новичком на своей должности, Пасько хотел обеспечить больше вольготности и меньше спроса и требовательности к себе и его роте. И как офицер послуживший, он отлично знал, что лучше ковать железо, когда горячо, и что делать это нужно чуть ли не сразу, пока новичок не полностью вжился в должность.

Офицеры, особенно здесь, в Афгане, были далеко не бесхребетными юнцами и наивными недотёпами. Поэтому возможность набить себе цену и поднять собственную значимость в глазах любого новоиспечённого начальника обычно не упускалась, тем более что подобная возможность по своим срокам была очень непродолжительной. Именно это и пытался сейчас проделать Пасько, чтобы занизить внимание и требовательность Шаховского к своей роте и собственной персоне.

Алексей не зря имел в полку авторитет и кличку Князь. Он, совершенно не реагируя на дерзкое поведение Пасько, которое было очевидно даже солдатам его экипажа, продолжал:

– …выдели четыре парных патруля со сменами по всему периметру…

– Кстати, начальник, на прошлых боевых на мне закончили, – упёрся рогом Пасько.

Шаховской посмотрел на часы, демонстративно игнорируя его бестактные фразы, которыми он перебивал своего начальника и грубо нарушал устав:

– Сейчас 18 часов 30 минут. Весь твой патруль для инструктажа представь в 19 часов ровно. Я на них посмотрю.

Во время последней фразы подъехала санитарка Таси. Фельдшер погрузила раненого водителя со взорванного БТРа на вертушку. Сегодняшних погибших, в том числе самого Крикунова, она тоже отправила в последнюю обратную дорогу, и кунг был свободен.

Тася, не выходя из машины, а только приоткрыв дверь кабины, окликнула усталым голосом:

– Поехали, Шаховской, я тебе перевязку сделаю.

– Да, давай, поехали, снимешь бинты, а то народ ими пугаю, – не обращая больше внимания на Пасько, ответил он.

И энергично закинул себя внутрь кунга. Санитарная «шишига» с Алексеем и Тасей сразу же поехала на своё привычное место стоянки.

– Хай живе Нестор Махно и его жинка Параська! Или как там её звали? Ждите, хлопцы, он вас ещё затренирует. Наплачетесь вы с ним, – пообещал Пасько, обращаясь к экипажу начштаба. – Ладно, Шаховской, как аукнется, так и уякнется.

И он, в целом довольный этой клоунадой, отправился в свою роту исполнять полученное от Шаховского распоряжение.

За несколько минут, очень осторожно лавируя в свете своих фар, так как вокруг машин расположились бойцы, и на маленьких костерках уже готовили ужин и грели воду под чай-кофе из сухпая, «шишига» пробралась на своё место в общем расположении машин батальона и там пристроилась. Тася спрыгнула на землю из кабины и вошла в кунг, где на боковом месте сидел Шаховской.

В кунге тускло горело дежурное освещение. Тася без лишних слов подошла к Алексею и начала обрабатывать неглубокую рану. Как только руки стали делать своё дело, она, почувствовав себя в привычной ситуации, стала дежурно болтать, отвлекая нового батальонного начальника от концентрации на болячках:

– Как сам? Не болит? – Она сняла пропитанный засохшей кровью бинт.

– Нет… Не болит. Слушай, я тебя днём ненароком не обидел? Если что, прости, – так же позаботился о её состоянии Шаховской.

– Да нет, Лёша. Всё нормально, – но решила его всё же поддеть, так сказать, на автомате, и деланно продолжила: – Не ты первый, не ты последний, – намекая на их недопонимание, которое возникло днём, но при этом сознательно выставляя, – может, в большей мере по женской привычке или по наитию – именно Шаховского солдафоном, который якобы не умеет себя вести. А может быть, просто подсознание так изловчилось, чтобы понаблюдать за его реакцией.