По лабиринту дворов и проулков разносятся сочные матюги, Романа догоняют, подошвы преследователей барабанят совсем рядом, до иголок в коже чувствует: сейчас схватят, повалят!
Роман в прыжке разворачивается, пакет описывает широкую дугу, хлебная груша бьет лысого по морде, тот пытается удержать равновесие. И удержал бы, однако об него спотыкается лысый второй. Оба целуются с асфальтом, но недолго, бритоголовых догоняет верзила в кепке, погоня продолжается в полном составе.
Мобильник звонит и звонит.
Роман на бегу достает.
– Але, ну ты где? – канючит Вика.
– Скоро вернусь! С хлебом!
Или без головы.
– А, ну тогда ладно, – говорит Вика. – Ждем к ужину, мама с папой дома, дед скоро должен прийти со встречи ветеранов.
– Хорошо!
– А чего так пыхтишь?
– Да тут по городу марафонский забег, дай, думаю, присоединюсь…
Роман задыхается.
– Стой, тварь! – кричат сзади.
– А кто там орет?
– Болельщики.
Роман жмет сброс, мобильник в карман, ноги на пятую передачу.
Окна, бетон, кирпичи, зелень газонов, – все шатается как в землетрясение, Роман ныряет под шлагбаум, лавирует меж припаркованных авто, бесконечные рывки и повороты, воздух излизывает холодными языками, но лицо горячее, чувствует себя летящей вращающейся пулей. Спину обжигает матерное рычание, в ушах грохочут, как орочьи барабаны, ноги преследователей.
Но вот уже двор Романа! Близость спасения дарит второе дыхание, рука ищет в кармане электронный ключ, беглец ускоряется, бежит к подъезду сквозь разукрашенные трубки и бревна детской площадки, кроссовки с треском швыряют в догоняющих облака песка.
Об ограду спотыкается.
Падает перед крыльцом, основной удар принимают кости предплечий, колени и ребра, нос случайно утыкается в пакет с хлебом, как в подушку безопасности, боль растворяется в адреналине мгновенно, Роман откидывается на спину, пятки толкают назад, но затылок и хребет упираются в ступени. Бандиты с выпученными глазищами несутся бычьим стадом, лысые в авангарде, кепка в хвосте, сейчас запинают, растопчут!..
Откуда-то справа:
– За Рррродину!
– За Сталина!
Лысую парочку на бегу сшибает скамья, ее держат за концы двое неизвестных, сей таранный тандем отшвыривает лысых как кегли, они катятся кубарем, врезаются в жесткий клумбовый кустарник, спасители сбрасывают на них скамью и азартно мутузят руками и ногами. У одного на голове матросская бескозырка, из прорези на груди мелькают полосы тельняшки, у второго – шапка летчика, на глазах здоровенные полетные очки. У обоих позвякивают ордена, матрос и летчик боевито крякают, бандиты с перепуганными окровавленными рожами пытаются убежать, но их хватают за шивороты, сбивают с ног, проливается град новых ударов.
– Вот же щенки фашистские, а!
– Мало мы вас в сорок пятом били!
Бандит в кепке застыл как чучело, смотрит на побоище глазами осла, увидевшего мамонтов, наконец, туша нерешительно подается в сторону инцидента, гигант оскаливается, подымает кулаки, намереваясь хорошенько ими помахать. Но справа в глаз прилетает камень.
– Уй!!!
Бандит хватается за глаз, инстинкт самосохранения заставляет пригнуться и отвернуться, следующий снаряд со свистом хлещет в зад. Жертва обстрела взвизгивает, подпрыгивает, ножищи с грохотом уносят прочь, бандит согнут в три погибели, накрылся руками. Голова врезается в столб детской площадки, кепка падает в песок, бандит, не разгибаясь, несется через двор к арке, за ним бегут подзаряженные пинками скинхеды.
Матрос машет вслед кулаком.
– Засранцы! В шахту вас, гаденышей!
– Нет, Степан Кузьмич, – возражает летчик бодро, – они угля не наломают, только дров. Кирку-то не знают, поди, с какого конца держать. Таких разве что в штрафбат.
– А по мне, так лучше сразу к стенке! – весело говорит знакомый голос.
Роман поворачивает голову вправо.
Метрах в двадцати от места отгремевшей битвы дед Романа, одна рука уперта в бок, другая подкидывает и ловит камень, взгляд прищуренный, мол, в кого бы еще запулить. В войну дед был снайпером. Сейчас он, как и его товарищи, при параде: фуражка, форма, погоны, пестреют нашивки, блестят ордена.
– Ох, Василий Иваныч, вам бы всех к стенке, даже тараканов, – говорит летчик с веселой укоризной.
– Слышь, Василий, а внучок-то твой бегает резво, как заяц! – ухмыляется матрос.
– Это он умеет, – говорит дед довольно. – Ему бы в разведку, там как раз надо бегать шустро, чтоб не убили раньше времени, пока не доставишь разведданные.
– Эх, скамеечку попортили, – вздыхает летчик.
– Ничего, – похохатывает матрос добродушно, они с летчиком ставят скамью как положено, на ножки. – Соберемся на субботничек, починим и покрасим!
Роман кое-как поднимается, ладонь потирает ушибленное колено, но, как ни странно, больше волнуется о хлебе. Пакет в дырках, булки чуть помялись.