Хлоя. Как я умирала

Первое. Определенно я здесь – не единственный заключённый. Они делают все, чтобы мы не пересекались, но я вижу, как они иногда поглядывают на закрытые двери бесконечных коридоров. Вижу и каждой клеточкой кожи ощущаю эту брезгливость, ненависть и страх. Чаще всего страх. Но снимаю перед ними шляпу – на звукоизоляцию они не поскупились. Конечно же, их пытки не способны причинить нам физического вреда, это не более, чем неприятно, когда тебе пытаются отрубить руку или сжечь кислотой, и вряд ли кто—то из нас орал бы как резаный. Но в этой Кунцкамере я не так уж и давно, а выть и биться об стены от бессилия и одиночества хочется уже практически постоянно.

Второе. Нас действительно не убить. Голодом, холодом, огнём, водой, ударной волной, электричеством, отсутствием кислорода, ядом, химикатами, жалкими попытками отрубания конечностей. Абсолютно ничем. Из перешептываний моих палачей, которые они в сердцах опрометчиво себе позволяют в моем присутствии, я поняла, что причиной тому невероятно прочные межмолекулярные связи, ещё более невероятный метаболизм и совсем запредельная способность к регенерации.

Третье. От меня чего—то ждут. У этих горе—учёных есть начальник, который иногда заглядывает в «процедурную». Не трудно догадаться, что мягким и уступчивым его не назовёшь, судя по трясущимся коленкам его подчиненных. Он смотрит на меня иначе. Не с отвращением и страхом, а с нетерпеливым ожиданием во взгляде… Будто я пустоголовая первоклассница, которой он уже три часа пытается объяснить, что два плюс два равно четыре, а до меня никак не доходит. Я думаю, что и сегодня он притащит свою тощую задницу, чтобы убедиться, что его подопечная до сих пор его разочаровывает. А я все до конца не понимаю, что от меня хотят. И хотят ли они того же от других.

Слышу, как открывается замок – пришли мои палачи. Двое мощных охранников и до этого то не были болтливыми и говорили только «Выходи», «Стой», «Заходи», «Руки за спину», а теперь и вовсе будто онемели – я и так знаю, что делать. Поворачиваюсь спиной и даю застегнуть наручники на моих запястьях. Как обычно идем по коридору, как всегда они с осторожностью оглядываются на запертые двери. Классический день начинается. Но, вопреки обыкновению, меня не ведут в пыточную. Вместо этого мы заходим в лифт и едем в нем на пять этажей выше – что ж, спасибо, теперь я знаю, что мое жилище находится на минус четвертом этаже. Коридор здесь уже не похож на тюрьму: стены в гобеленах, большие окна в пол, все, как в среднестатистическом особняке. Перед шикарной дубовой дверью мои охранники останавливаются, снимают с меня наручники и открывают передо мной дверь.

– Хлоя, дорогая, входи, – тот самый шеф, одетый в стильные классические брюки, рубашку и жилетку, расплывается в тошнотворной улыбке. – К сожалению, мы не знакомы вживую – я Алик Стенли, глава сей богадельни. Ну и автор того самого видеообращения. Тебе ведь понравилось? Присаживайся, – он указывает на большой кожаный диван, напротив которого находится внушительных размеров телевизор. Сам он встает из—за стола и присаживается на ручку дивана: мы в его кабинете, судя по обстановке. Все вокруг прямо кричит о высоком статусе хозяина этого помещения. Массивная мебель, стены, обитые темным деревом, хрустальная люстра, огромное черное кожаное кресло Алика, пафосные канделябры, портрет какого—то мужчины в военной форме, тяжелые гобеленовые шторы и куча телефонов на столе. Все настолько тривиально, что аж тошнит.

– Конечно, Алик, – плюхаясь на диван, будто беседуя со старым знакомым, отвечаю я. – А вы, я смотрю, в честь знакомства решили изменить мою традиционную программу развлечений.

– Можно и так сказать, но я хотел поговорить. Ты знаешь, сколько уже гостишь у нас?

– О, так с гостями по вашему мнению обращаются как с подопытными крысами? Разочарую вас, но настольного календаря мне не предоставили, уж простите своим подчиненным такую оплошность.

– Я рад, что ты не утратила чувства юмора, несмотря на восьмимесячное заточение, – снова тошнотворная улыбка.

– Что? – в секунду подавив в себе удивление и горечь одновременно, меняю тон. – Должна признаться, для меня время пролетело как один день! Столько развлечений вы нам придумываете, ух, закачаешься!

На самом деле я не знаю, радоваться или плакать от таких известий – с одной стороны, мне казалось, что я провела здесь уже лет сто, сбившись со счета. С другой… Мать вашу, восемь месяцев?! Как там Ник, моя семья, наши друзья? Они, наверное, с ума сходят! О Боже, Ник… Как я по тебе скучаю, но как бы я не хотела тебя увидеть, единственное, чего я хочу – чтобы ты не попался в лапы этим ублюдкам и не застрял где—то здесь, в веренице коридоров, не имея и шанса добраться до меня.

– Чувство юмора, как и стойкость характера, у тебя, похоже, не отнять, похвально. Но, милая Хлоя, я разочарован. Крайне разочарован, – он что, действительно погрустнел?